Небо — как бело-голубой бассейн, отгороженный белоснежной стеной от войны, от крови и ада внизу.
Но мы знаем, что там, на побережье, далеко под нами и теперь уже позади. Мы пролетаем над ним, поворачиваем направо, берем немного на запад — и обратно в Англию.
Мы были в деле, но как-то стороной, в облаках.
Росс настраивает радио на речь Эйзенхауэра. Потом нам расскажет.
У нас у всех не идут из головы те бедолаги на берегу. Самолеты над ними, корабли за ними, а они должны идти вперед одни.
— Давай, брат, назад,— повторяет Шарп. — Мы сделали свое дело.
Может, все сейчас думают об одном. Кончилась наша обособленная война, особая война для 8-й и 1О-й воздушных армий днем и для английских военно-воздушных сил ночью. Никто из нас, наверное, и не узнает, что же мы тогда все-таки смогли сделать.
Теперь мы тоже будем таскать бомбы, но побольше и почаще, и это теперь уже не будет только нашим независимым делом. А те, кто таскал с ленцой, теперь-то и выявятся.
«...Вы действуете в поддержку наземных частей»,— говорил полковник Терри.
Мы теперь все повязаны. Кровь везде та же: что на алюминии, что в грязи Нормандии. В бою, идешь ли с пятидесятидолларовой винтовкой или ведешь миллионный самолет, одинаковая требуется смелость. Различается только дистанция действия. Тут у нас есть преимущества.
На земле, если немец промажет, то может стрелять еще и еще, а вот «фокке-вульф», что стрельнул по нас, оказывается уже далеко внизу, едва успеваю перевести дыхание. И зенитки бьют по всему строю, а не по кому-то в отдельности.
Возможно, какие-нибудь фанатики авиации и поднимут крик, что это из-за командования нам не удалось как следует показать себя. Может, так оно и есть. А может быть и нет.
Большинство из нас не против разделить с другими эту войну.
Только одно имеет значение — победа, а к ней есть только один путь.
Вот мы и на своем поле. Грузовика все еще нет, и я захожу за хвост самолета и ложусь на траву.
Это был самый заурядный рейс, никаких зениток, никаких истребителей, даже не пришлось пристраиваться, чтобы выпустить бомбы. Просто по прямой, потом разворот вправо и домой в тиши бело-голубого, залитого солнцем пространства.
Все зенитки были пристреляны ниже, по танкам, рвущимся сквозь заграждения, и «джипам», пылившим на дорогах Франции.
Наконец появляется грузовик, и мы спешим переодеться, чтобы поспеть к радиопередаче. Ждем ее безрезультатно весь день, а мыслями там, где извивающаяся линия десантных судов и где упали бомбы, сброшенные сквозь облака в пустоту.
