Ее рука лежала на моей руке, она крепко сжала ее, тяжело вздохнула; ее глаза горели огнем, который я уже замечал однажды, но доброта из них улетучилась, а блеск сделался почти пугающим.
— Колокол спас тебя? А он… он осмелился бросить тебя в «Слепое пятно»?
Я откинулся назад. Я ощущал сильную слабость и неуверенность. О, эта прекрасная женщина! В чем же заключался ее интерес ко мне?
— Гарри, — произнесла она, — позволь спросить тебя. Я — твой друг. Если б ты знал! Я могу спасти тебя! Все это неправильно! Ты отдашь мне перстень? Если б я только могла все рассказать! Он не должен находиться у тебя. Это смерть… даже хуже, чем смерть. Ни одному человеку не следует носить его.
Вот оно что. Меня опять искушали. Действительно, она обо мне заботилась или же просто притворялась? Почему она звала меня Гарри? Почему я не возмутился из-за этого? Она была так восхитительна, так непорочно чиста. Или это всего лишь хитрая уловка по указке Рамды? Мне до сих пор слышался голос Уотсона, доносящийся из «Слепого пятна»: «Береги этот перстень! Береги этот перстень!». Я не мог подвести своего друга.
— Вначале скажи мне, — попросил я, — кто такой этот Рамда? Он — человек?
— Нет.
Не человек! Я вспомнил слова Уотсона: «Призрак!». Как же такое возможно? По крайней мере, я попытаюсь что-то выяснить, что смогу.
— Тогда ответь мне, что он такое?
Она слабо улыбнулась — снова эта неуловимая нежность в печально опущенных уголках рта.
— Я не имею права тебе этого говорить, Гарри. Ты не сможешь понять. Если б я могла…
Мне, конечно же, неясен был ее уклончивый ответ. Я рассматривал ее и восторгался… чудесными волосами, совершенством шеи, изгибом груди…
— Получается, он — какое-то сверхъестественное создание?
— Нет, не так, Гарри. Это все объяснило бы. Нельзя быть выше природы. Он — такое же живое существо, как и ты.
Некоторое время я пристально смотрел на нее.
— А ты — женщина? — внезапно поинтересовался я.
Наверное, не стоило об этом спрашивать. Она была так печальна и так красива, мне не следовало сомневаться в ее искренности. За ее грустью скрывалось душевное томление, какое-то страстное желание, неудовлетворенное и недостижимое. Она уронила голову. Ее рука задрожала и судорожно схватила мою; я услышал слабое всхлипывание. Когда я поднял взгляд, ее глаза были влажными и сверкали.
— Ох, — проговорила она. — Гарри, почему ты спрашиваешь об этом? Женщина, Гарри, женщина! Созданная, чтобы жить, любить и быть любимой. В жизни так много приятного и чистого. Я люблю ее… люблю! У меня может быть все, что угодно, кроме величайшего богатства на земле. Я живу, вижу, наслаждаюсь, думаю, но я не способна обрести любовь. Ты же все понял с самого начала. Как ты догадался? Ты сказал… Ах, это правда! Я соткана из лунного света.
