Примерно половина курдов Турции, численность которых по разным оценкам составляет до 18 миллионов человек, живут сейчас за пределами своих мест традиционного проживания. Несмотря на застарелые проблемы в межнациональных отношениях с собственным курдским меньшинством, Турция форсирует развитие экономических и культурных отношений с региональным правительством Курдистана на севере Ирака, где с большим успехом работают в настоящее время тысячи турецких предприятий.
Острота курдского вопроса последних лет опосредована становлением еще одной автономии — в сирийском Курдистане, причем автотомии анклавного типа, состоящей из трех курдских регионов: Африн, Кобани и Камышлы (Джизре), заявивших в начале 2014 г. о своем суверенитете и совместно именуемые, как «республика Рожава»[5]. управляемая на данным момент Высшим курдским советом, который со времени своего создания в июле 2012 г. исполняет функции парламента республики. Формально полностью автономный конгломерат из трех курдских кантонов был создан при активном участии курдской Партии демократического единства (ПДЕ), имеющей тесные идеологические связи с Партией рабочих Курдистана (ПРК), которая в течение 29 лет — с 1984 по 2013 год — вела партизанскую борьбу на территории Турции за создание независимого Курдистана.
На этом фоне становится очевидным, что провозглашение иракскими курдами полной независимости га территории курдской автономии на севере Ирака может повлечь за собой сложные тектонические сдвиги на всем Ближнем Востоке т породить конфликт с вовлечением геополитических интересов разных сторон и, в первую очередь, Турции, поскольку фобия отторжения восточных провинций Турции на фоне возможных интегральных процессов национальной мобилизации в курдской среде и создание здесь «Большого Курдистана» остается одним из главных вызовов для политического будущего Турции, как унитарного единого государства. Курдский вопрос, весьма актуальный именно для Турции, разрешается сейчас с использованием разновекторных подходов, находящихся на стыке социологии, политологии, экономики, но в целом нормализация межэтнических отношений в стране нацелена на восстановление попранной в республиканский период курдской идентичности, выражавшейся в запрете на пользование родным языком.
Специфика курдского национализма будет рассмотрена в последующих главах, однако сосредоточившись на современных его проявлениях в странах компактного проживания курдов следует отметить, что этническая консолидация курдской народности, о которой можно уверенно говорить уже к V–VI веку н. э., до сих пор не может считаться окончательно завершенной. В этой связи достаточно удобно представлять курдский народ, как классический пример жертвы геополитики. Однако это не означает, что национальное движение в этническом Курдистане было стихийным явлением, лишенным типологических черт, доступных научному анализу и подлежащих специальному изучению. Как писал крупный отечественный исследователь курдского национализма М.С. Лазарев, «ярко выраженное своеобразие курского народа, его свободолюбие и упорное нежелание подчиняться чужой власти, оригинальная и и исключительная по богатству и насыщенности народная культура, фольклор, историография, литература, искусство, а теперь еще и кинематограф позволяет говорить о курдской этнокультурной самобытности, как о самостоятельном социальном и политическом явлении, достойным быть представленным как в научном, так и популярном дискурсе».
