Виктор перехватил удобнее гитару, прошелся по струнам перебором и, поначалу грустно и негромко но, постепенно повышая голос и напряжение запел:
Каждый день, отправляясь в плавание
По морям, свозь ветра и бури,
Я мечтаю о тихой гавани,
Где б мои корабли уснули
И о пристани в синих сумерках,
Где огни угольками рдеют,
Где не верят тому, что умер я,
Где все время ждут и надеются…
И повторил припев с хриплым надрывом, вкладывая в него всю свою боль и отчаяние:
Где не верят тому, что умер я,
Где все время ждут и надеются…
Он бил по струнам все сильнее взвинчивая себя и слушателей, и не узнавая свой низкий и хриплый голос, а когда закончил последний куплет, и затихли звуки струн, в кубрике наступила гробовая тишина. Стало слышно, как жалобно скрипят доски бортов и мощно ударяют волны в форштевень.
— Ну, ты, Седой, даешь. У меня мурашки по коже от твоей песни, — первым очнулся от наваждения и нарушил мертвое молчание боцман, — Вот это ты нагнал на нас жути. Какая странная песня. Ни начала нет, ни конца. Откуда ты только ее взял?
Виктор пожал плечами. Он понимал, что его песня разительно отличается от того что пели местные барды, где события происходили с завязкой, развитием сюжета и заканчивались либо смертью героя либо «жили они долго и счастливо». Для этого он и рассказал историю летучего голландца словами, перед тем как петь, иначе бы матросы его вообще не поняли.
— Жуткая песня, аж в самое нутро проникает, — боцман протянул чашку: — Налейте-ка мне вина. И Седому налейте! Полную! Заслужил.
После слов боцмана все загомонили и зашевелились, разливая вино и делясь впечатлениями от необычной песни. Виктору тоже налили доверху, он пригубил кислое вино и задумался. Во-первых, он не узнал своего голоса, настолько низко тот звучал, и хрипота не мешала, а наоборот дополняла тембр, во-вторых он сам был потрясен тем эффектом, который произвела песня. Он даже не представлял, что отважных мореходов может что-нибудь напугать, но ведь они действительно испугались. Просто чертовщина какая-то.
— Давай-ка что-нибудь веселое, Седой, а? — попросил боцман, — Не то боюсь, что команда от страха не уснет ночью.
Шутка боцмана вызвала несколько неуверенных смешков и напряжение, вызванное песней, стало спадать.
— Да я только одну веселую знаю, — сказал Сомов.
— Но точно веселую? — недоверчиво спросил кто-то из молодых матросов.
— Точнее не бывает, — улыбнулся Виктор и заранее извинился: — Только она тоже без начала и конца.
