— Спи больше! К Пашкову! Екатерино-Никольское скоро.
— Куда ни кинь взор, все у нас устроено совершенно замечательно, — проворчал Виктор Андреевич. — Взять хотя бы управление Амурским пароходством. Как вам нравится? Оно находится в Петрограде. Уж как они оттуда, за шесть-восемь тысяч верст, управляют, только им известно!
«Как он мне надоел, однако, — вдруг нечаянно подумал Александр Николаевич. — И ни до кого-то ему дела по-настоящему нет, кроме как только до себя: ни до России, ни до «Слова», ни до революции! А уж тем более до народа… Рассказать ему, как старик Федоров слезы щепотью обирает, что приказчик его бьет? Ведь немыслимо ему про это рассказать. Он только удивится ужасно, зачем говорю, и меня же почтет глупцом. Я-то при чем тут, скажет, такой образованный, радетель российский».
— Вы мне всегда нравились, — сообщил ему в ту же минуту Виктор Андреевич. — Есть в вас что-то здоровое, русское. Душевно здоровое.
Александр Николаевич даже не поблагодарил. Все его душевное здоровье было подорвано. Благоустроенная судьба оказалась под вопросом. Общественный переворот, совершившийся в Петрограде, пока он, Александр Николаевич, женился, был для него столь далеким событием, не могущим никак отразиться на здешней жизни. Да пока и не отразился ничем. Только жандармов упразднили да промышленники радовались, что теперь царь им мешать не будет, хотя Александр Николаевич ни разу не заметил, чтобы он в чем-то там помешал бы им. Но если сам Виктор Андреевич лататы собирается задать, дело-то получается серьезное.
— А вот заметили вы, господин управляющий, что в Забайкалье, как, впрочем, и во всей Сибири, монашество не привилось? С чего бы?
«Он болен, что ли? Что с ним такое творится?»
— Чем больше я читаю и вижу, чем больше узнаю и думаю, тем меньше понимаю человечество, законы, по которым движется развитие его мысли… Восемь лет назад я объехал Германию. Я ведь не только горное дело там изучал да снабжал деньгами русскую политическую эмиграцию. Я смотрел на тамошнюю природу, на лица. Я старался вникнуть в их культуру, понять самый дух нации. И что же? Дух бюргерский. Это всем известно, не надо и ездить. Мещанство, самодовольство, благополучие, устойчивость всех устоев. Страна вылизанная, старательная. Откуда в ее умах могли произойти идеи всемирной тоски и разрушения? Ну, что натолкнуло-то? Ведь сыты, просвещены, покойны. Вкушай!.. Нет, они катаклизму предчувствуют! Нет, они ее… — Виктор Андреевич выругался, — накликают!.. Призрак у них там какой-то бродит! Придумали!..
