Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности | страница 37
Исхиапод. Нюрнбергская хроника (XV век)
И вот этот персонаж, в котором табуированность маргинала соединяется с невысоким статусом «чернорабочего» судопроизводства, во времена охоты на ведьм становится важной и влиятельной персоной. С ним стоит считаться, в невнятном бормотании истязаемой жертвы он может расслышать имя любого жителя города. Охота обогащала и возвеличивала всех преследователей. Современник, описывая общий упадок жизни в Трире во время колдовской истерии, отмечает: «Палач, разодетый в золото и серебро, ездил на породистой лошади, как придворный вельможа, его жена соперничала богатством нарядов с дворянками» (Роббинс, 1996, с. 448).
Демономания и преследования создавали свой альтернативный социальный порядок, пренебрегающий устоями общества. Возвышения, основанные на охоте и разоблачениях, чаще всего были временными, уважение питалось страхом, почести соседствовали с презрением. Удачливый гонитель, поднимаясь по лестнице социальной иерархии, достигал не верхушки общества, а «верха» только в координатах той системы, которую породили преследования ведьм. Новая система социальных статусов порождалась миром антикультуры и вносила в жизнь момент энтропии, аналогичной карнавальной, когда размываются понятия «верха» и «низа», «добра» и «зла», «порядка» и «хаоса».
Само наличие демонического антимира, а тем более инициированная им охота на ведьм бросали вызов незыблемости социального порядка.
В образах шабаша и черных месс представлялась альтернативная социальная система; средневековые карнавальные вольности сменились непристойными корчами одержимых; символические преображения и маски – зловещими образами ведьм с их двойственной человеческой и дьявольской сущностью; относительная терпимость к варьированию культурных и религиозных форм сменилась кровавыми гонениями.
Демонический антимир, ставший воплощением вселенского зла, должен был запугать и показать, что христианство – единственный путь спасения, единственная защита и убежище. Но в то же время он был образом иного, противоположного мира. С одной стороны, на фоне этого еретического антимира христианские нормы и ценности представали более рельефно; с другой стороны, – пусть и в искаженном виде, но он хранил память о языческих традициях, непохожестью своей он давал простор для фантазии на тему иного мироустройства. Стоит вспомнить изощренность описаний дьявольских искусов и иконографию дьявола и его приспешников, где художники стремились изобразить нечеловеческие существа. Подобные существа отталкивающе уродливы или коварно привлекательны, исчадия ада и многоголовые монстры, коварно принимающие облик людей или домашних животных. Это ожившие трупы или тела, сконденсированные из воздуха, пламенно горячие или ледяные, хвостатые, рогатые, с металлическими конечностями. Они всегда живут и действуют по своим особым законам, так как порождены иной, нехристианской реальностью.
