Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности | страница 36

Откровенное и циничное письмо жене одного из преследователей ведьм, вознесенных потоком репрессий на высшие ступени общественной иерархии, наглядно демонстрирует новый социальный порядок: «Лиза, благодари Господа за то, что ты принадлежишь мне, поскольку выше, чем я взобрался, взобраться уже невозможно. Я обладаю всей полнотой власти над богатым и бедным, над молодым и старым, над мужчиной и женщиной, мальчиком и девочкой, слугой и служанкой, горожанином и крестьянином, рыцарем и дворянином, врачом и лиценциатом, мастером и бакалавром. Я знаю все их хитрости, и ты должна благодарить Господа за это» (цит. по: Роббинс, 1996, с. 271).

Питер Брейгель. Фрагменты из гравюр: Зависть (1557)

Питер Брейгель. Фрагменты из гравюр: Обжорство (1557)

Питер Брейгель. Фрагменты из гравюр: Гордость (1557)

Упоение собственным величием, желание унизить, морально уничтожить, воспользоваться нечаянным «подарком судьбы» и взять реванш за собственную бездарность у эсэсовца, глумящегося над профессором в нацистском концлагере, звучат еще более убого: «Вы привыкли быть профессором. Ну а сейчас вы больше не профессор. Вы уже не шишка. Сейчас вы всего лишь карлик. Самый маленький. Сейчас я большой человек» (цит. по: Арендт, 1996, с. 588).

Иероним Босх. Страшный суд. Фрагменты

Любая охота на ведьм открывает путь «наверх» тем, кто в обычное время был бы обречен на прозябание на дне общества. Нерадивые, ленивые, не стремящиеся отличиться на поле брани, но честолюбивые и алчные имеют возможность стать преследователями и тюремщиками. При новых обстоятельствах то, что они делают, уже не будет называться ни зверством, ни жестокостью, но просто выполнением своего служебного и даже гражданского долга усердно и со рвением. Теоретически каждый может стать разоблачителем ведьм, в XVI веке для этого стоило только объявить, например, что получил от самого дьявола список всех ведьм (как это сделал вышеупомянутый Мэтью Хопкинс).

Подобную инверсию социального статуса можно увидеть на примере фигуры палача. Палач, хоть и был представителем власти, имел особый статус, он не принадлежал ни к «добропорядочному обществу», ни к городским низам. Палач был маргинальной личностью: церковный брак с ним был запрещен; он жил в определенном районе города; с самим палачом и членами его семьи никто не водил дружбы; контактировали с ним главным образом его сподручные и судебные чиновники. Более того, палач был человеком без имени: не принято было публично обращаться к нему по имени; в официальных документах, в приватных хрониках и судебных протоколах он фигурирует под безликими обобщающими прозвищами – «мастер Ганс», «мастер Штоффель», «Бенц-Черт»… (