Охота на ведьм. Исторический опыт интолерантности | страница 35

Реальность терактов и коррупции не ставится под сомнение. Эти преступления – беда нашего времени. Но любые радикальные меры в масштабах целой страны есть не что иное, как ужесточение режима, которое затронет права и свободы всех граждан. Отмена презумпции невиновности разрушает элементарные основы безопасного существования личности. Теоретически каждый может оказаться в «зоне безответности», когда ты можешь быть обвинен, а дальше – оправдывайся, если сможешь.

Конфискация же имущества по десяткам статей Уголовного кодекса слишком большой соблазн. Мало того, что «могут конфисковать все оптом, имущество и преступника, и его родственников, что на практике частенько и случается» (Латухина, Родин, 2004). Тут еще стоит вспомнить сетования инквизитора Оймерика в XIV веке, что перевелись богатые еретики и на что же жить бедной инквизиции. Материальная заинтересованность – великий стимул для того, чтобы список подозреваемых всегда пополнялся. А в нашей стране при сегодняшнем социальном расслоении на «принцев» и «нищих» конфискация может стать не наказанием за преступления, но самоцелью и даже иллюзией восстановления справедливости, по известной формуле «экспроприируй экспроприаторов».

Так что отмена презумпции невиновности для некой категории лиц плюс конфискация суммируются в уже знакомую нам по далекой и недавней истории предпосылку для всевозможных преследований, переходящих в «охоту на ведьм».

…Миф порождает события.

Мишель Леруа. «Миф об иезуитах»

Когда миф превращается в действительность, чья это победа – материалистов или идеалистов?

Станислав Ежи Лец

Одним из ликов охоты на ведьм оказывается нечто, весьма напоминающее странный карнавал, карнавал на крови. Террор и маниакальная подозрительность оказываются благодатной почвой для почти что карнавальных искажений социального порядка. Законы мирной жизни теряют силу. Вековые ценности опровергаются. «Верх» и «низ» легко меняются местами. По принципу «Кто был никем, тот станет всем». Этот лозунг революционных преобразований, поднятый на щит в ХХ веке, универсален по своей сути, как формула насильственного внедрения в жизнь нового социального порядка. Она программирует гонения, и в любом веке, будь то XVI, XVII или XX, она проявляется в карнавальном и абсурдном разрушении незыблемых в обычных условиях сословных границ и привилегий. Наверху социальной пирамиды оказывается гонитель, охотник, ярый блюститель нового порядка, ибо только эти качества востребованы во времена репрессий.