В период Токугава конфуцианцы выступают в качестве уважаемых учителей в княжеских школах, они являются наставниками сыновей в самых благородных семействах, формируя тот язык, с помощью которого власть описывала социальный и природный мир, разговаривала с народом. Конфуцианские учёные служат также советниками правительства и князей, озабоченных посюсторонними управленческими нуждами, прежде всего поддержанием сложившегося социально-государственного порядка. Эта посюсторонность объединяла конфуцианских учёных всех направлений, и почти все они в конечном итоге служили опорой режима Токугава, ибо культивировали семейные и государственные ценности, но их доктринальные разногласия всё равно представлялись режиму источником хаоса, различные интерпретации классических текстов казались нарушением порядка, так что в конце XVIII в. любые конфуцианские школы запрещаются, и только Чжусианство (неоконфуцианство) превращается в эквивалент государственной идеологии[10]. Запрет на иные течения конфуцианства выполнялся не окончательно строго, но, тем не менее, картина интеллектуальной жизни сильно потеряла в живости. Поборники «учения древних знаков» (кобундзигаку), которые взывали к непосредственному обращению к классическим конфуцианским текстам, не опосредованным комментаторской традицией чжусианцев, имели гораздо меньше возможностей для реализации своих идей и чаяний.
Запреты сёгуната, поощрение ортодоксии оказывало существенное влияние на судьбу представителей тех или иных конфуцианских школ. Однако для целей нашего исследования, имеющего в фокусе прежде всего поведенческое измерение человека, догматические нюансы не имеют первостепенного значения, ибо все японские конфуцианцы сходились на том, что поведение чаемого человека мирного времени выстраивается вокруг стержня под названием «долг»: долг перед родителями, детьми, родственниками, старшими по положению и возрасту. Этот человек существует в рамках жёсткого сословного деления, довольствуется своим статусом, сознательно ограничивает амбиции и потребности. Он существует не сам по себе, но только в сопряжении с социумом, с которым выстраивает гармоничные отношения. Во всех своих проявлениях такой человек придерживается умеренности и избегает крайностей — в эмоциях, материальном достатке, занятиях, желаниях, увлечениях, одежде.
В начале существования сёгуната Токугава глобальная задача по реформированию социума состояла в том, чтобы безболезненно для общества вернуть к мирной жизни многочисленных малообразованных и склонных к конфликтам самураев, которые смогли бы нести на себе управленческое бремя, учить и лечить. А для этого следовало приобщить их к книжным знаниям. В соответствии с установками китайского конфуцианства, в период Токугава стратификация общества предполагала четыре основных сословия: конфуцианские учёные, крестьяне, ремесленники, горожане. Учёные обозначались словом «си» 士, в Японии под ними стали пониматься воины-буси 武士, хотя конфуцианская доктрина отнюдь не предполагала наличия класса воинов-управленцев. В Японии, однако, между воином и управленцем был поставлен знак равенства. Поощряя конфуцианство, сёгунат в то же самое время игнорировал то обстоятельство, что сам Конфуций предпочитал в качестве основных принципов управления и социального мира музыку, ритуал и книжную образованность, а не воинские доблести и умения, которые продолжали культивироваться среди самурайского сословия, хотя радикальные сторонники «пути воина» (бусидо 武士道) постоянно твердили о деградации воинского духа.
