— Эх ты, старая скотина! — с возмущением воскликнула одна из женщин.
Инга закричала:
— Гитлер лишился головы, пойдя на восток, я буду его достойным последователем и лишусь своей. Да будет мне бог опорой!
Зрители смеялись и хлопали. Инга сняла цилиндр и поклонилась.
— Ишь негодяй какой, войны хочет и еще бога призывает, — сердилась Дарта.
— Эх ты… совсем как в театре.
Атис, по совету Максиса, выпил два стакана воды и, ободренный успехом Инги, выступил вперед.
— Через два года, — уверенно начал он, откинув привычным движением головы волосы, — к нашему председателю Юрису Бейке явится целая толпа — просить, чтоб принял в колхоз. Бейка почешет за ухом и спросит: «Почему вы именно к нам пожаловали?» Ему ответят: «Потому что у вас тучные стада, осушенные луга, у вас электричество и перворазрядные дороги».
— Ого, ого, как заливает!
Атис только махнул рукой в сторону того, кто подал реплику, и продолжал:
— У вас новые коровники и дома, у вас теплицы и пруд с рыбой. Люди на трудодень одними деньгами по пятнадцать рублей получают…
— Ну и брешет!
— А им, наверное, на готовенькое захотелось?
Теперь Атис почувствовал себя совсем уверенно. Роль даже начала нравиться ему.
— У вас совсем не как в деревне, а как в городе. У вас и магазин, и хлебопекарня, и столовая, и детский сад, своя школа и стадион… парикмахерская и…
— Не хватает только, чтобы он сказал «и опера», — шепнул Максис Забер Инге.
— …и прямое автобусное сообщение с Ригой.
— Ой, ну тогда все как надо! — развеселились зрители. — Ей-богу, рай и рай!
— А арьедрама нет? — крикнул старик из бригады Силапетериса.
Эгон Брикснис, ехидно смеясь, наклонился к Ливии.
Атис с минуту помолчал, затем сказал очень громко, почти сердито:
— А вы думаете, что так не будет? Думаете — я шучу? Будет, головой ручаюсь, что будет! Если даже для этого… — Он хотел сказать: «черта за рога взять придется!», но сдержался.
Его тоже наградили аплодисментами. Даце тем временем стояла за дверью ни жива ни мертва. Сейчас она должна переступить порог. Всю ее решимость, словно ветер развеял. Она только понимала, что никакая сила на свете не заставит ее выйти вперед и стать перед людьми. Нет, ни за что!
— Я… я не могу… — пятясь назад, запиналась она. И вспомнила злые слова матери: «Беги, беги кривляться! Люди засмеют тебя». «Засмеют… стану посмешищем…» — ни о чем другом Даце теперь не думала.
Но Максис Забер взял стакан воды и подал ей.
— Два глотка, — сказал он тоном опытного врача.
