Даце молча с упреком посмотрела на него. Эгон встал, подошел к Даце и коснулся ее плеча.
— Не дуйся. Мне говорили, будто Тео написал — правда?
— Да, вчера получили…
— Ну и?.. — заинтересовался Эгон. — Где же он?
— В Канаде. Надеется приехать домой.
— Что? Он хочет ехать в Латвию? — Эгон широко раскрыл глаза и недоверчиво улыбнулся.
— Да, собирается, — подтвердила Даце.
Эгон потрепал Даце по плечу.
— Не жди, девочка. Он только так написал, чтобы мать успокоить. Что ему тут делать? — И обратился к Инге: — До свидания, товарищ Лауре… Вы еще зайдете к Ливии на чай? Будем вас ждать.
Он галантно поклонился и закрыл за собой дверь.
Инга посмотрела на Даце и спросила:
— Что вас интересует?
— Я читаю все, что придется, — оживилась девушка. — Но особенно люблю читать исторические романы, о прошлом, о жизни людей, обо всем, что когда-то было.
— Хорошо, — сказала Инга. — Мы сейчас подыщем что-нибудь. Садитесь. — И, подойдя к полке, она через плечо спросила: — Вы много читаете?
— Читаю, — вздохнула Даце, — когда есть время. Летом его, правда, очень мало.
— А у меня вы первая. — Инга вернулась к столу с книгами. — Оказалась бы у вас рука счастливая.
Даце подняла глаза.
— А… вы сюда надолго?
— Почему вы так спрашиваете?
— Так просто… Может, вам не понравится. Та, что была до вас, говорила, что нормальный человек может тут свихнуться.
— Постараюсь не свихнуться, — сказала Инга. — Значит, вы берете эту? Да? Очень интересная книга.
Когда Даце, завернув книгу в газету и спрятав ее на груди под дождевиком, простилась, Инга осталась в открытых дверях. В деревьях однообразно шумел ветер. Пора идти домой, но все-таки надо заглянуть к Дижбаярам. Они ждут.
В теплой уютной комнате тихо играло радио. Грудной женский голос пел эстрадную песенку с очень глупыми словами. «Может, люблю, может, не люблю, может, расстанусь, может, останусь…» — слащавая сентиментальная песенка, пошлая. Инга не выносила таких песен.
Дижбаяр играл с Эгоном в шахматы. На столе дымился чай.
— Присоединяйтесь к нашей компании, — сказала Ливия, наливая чай. — Мы стараемся как-нибудь развлечься, иначе не выдержать эти дождливые вечера.
Поставив перед Ингой стакан золотистого чая, она игриво продолжала:
— Мы с Эгоном весь вечер спорим об искусстве, чуть не подрались. Решите, кто из нас прав. Эгон, кроме эстрадных песенок, ничего не признает. Скажите, может так рассуждать современный человек? Молчите, Эгон, вам никто не давал слова. Я требую, чтобы искусство, прежде всего, было общечеловеческим… Вот так, как Шекспир, Ибсен, как наш Блауман, они создали шедевры, а в наше время шедевров нет. А почему? Потому что мы искусство вульгаризируем… Да, да, именно так, Карлен, не смотри на меня, пожалуйста, зверем!.. Ты знаешь, что я всегда говорю то, что думаю. Я не выношу в искусстве пропаганды. Я хочу видеть человеческие чувства, голую человеческую душу. Не выношу этих пут, которыми сегодня связали…
