Но это не значит, что легко уснуть. Между твоей неимоверной усталостью и сном встает завтрашний день — еще неизвестный, туманный, загадочный. Завтра ты встретишь людей — и таких, которые помнят тебя, и новых, которые совсем не знают тебя. И все они будут смотреть на тебя как на чужака, а чужак никогда не чувствует себя хорошо. Ты знаешь это, и потому неспокоен. Но ничего нельзя поделать. Через все это надо пройти. Если ты изменил родине и так легко покинул ее — то должен суметь вернуть себе ее доверие. Все равно — как трудно это ни оказалось бы, все равно — каких это ни требовало бы жертв. Потому что жить иначе нельзя — пока не вернешься полностью, пока родина не посмотрит тебе в глаза так, как та девочка, которая напоила тебя березовым соком, — светлым и дружелюбным взглядом.
Как горяча подушка в такую теплую ночь! Что делать завтра — идти самому искать знакомых, здороваться с ними или же спокойно отдохнуть дома несколько дней? Ведь человек вправе отдохнуть после такого далекого пути? Не трусь! Не будь малодушным — если не завтра, то послезавтра тебе придется встретиться с ними. Признайся, что ты немного боишься этой встречи.
В соседней комнате тихо и медленно тикают стенные часы. Не может быть, чтобы так тянулись минуты… Часы, наверно, уже очень старые, и скрипят они так странно, словно заржавели и ходят с большим трудом.
И все-таки сон наконец побеждает все — он заволакивает мягким теплым покровом беспокойные мысли, угрызения совести и волнующие рассуждения. И, предавшись забытью, спит человек первую ночь на родном хуторе. Но ему ничего не снится в этом хорошем, сладком сне. А ночь все летит, летит.
Тебе хотелось проснуться на рассвете, когда землю еще покрывают росистые тени, когда утреннее зарево еще бледно-зеленоватое, потому что тебя охватило детское влечение к чему-то давнему, далекому и сказочному. А тебя, когда ты открываешь глаза, как назло ослепляет теплый свет, прямо в окно смотрит утреннее солнце.
Недалеко от кровати — таз с водой, мыло и полотенце. Белое льняное полотенце с бахромой.
Теодор мгновенно вскочил на ноги, выспавшийся и бодрый. Подошел к окну, широко распахнул его, глубоко-глубоко вдохнув чистый, пахнущий зреющими хлебами воздух. Затем он быстро умылся и оделся.
Мать за дверью как будто давно ждала пробуждения сына. Она уже стояла на пороге с большим кувшином в руке, а из-за ее плеча в комнату смотрел какой-то юноша.
— К тебе гость, — сказала Алине, — не мог дождаться, пока ты проснешься.
