Шепелявит в телефон шепоток:
Пять-тринадцать-сорок-три? Это ты?
Ровно в восемь приходи на каток.
Пляшут галочьи следы на снегу,
Ветер ставнями стучит на бегу, —
Ровно в восемь я прийти не могу,
Да и в девять я прийти не могу.
Ты напрасно в телефон не дыши,
На заброшенном катке не души.
И давно уже свои бегаши
Я старьевщику отдал за гроши.
И совсем я говорю не с тобой,
А с надменной телефонной судьбой.
Я приказываю, — Дайте отбой!
Умоляю, поскорее отбой!
Но печально из ночной темноты,
Как надежда, и упрек, и итог, —
Пять-тринадцать-сорок-три? Это ты?
Ровно в восемь приходи на каток.
Когда перееэжали через Неву, Пушкин шутливо спросил: "Уж не в крепость ли ты меня, братец, везешь?" "Нет, — ответил Данзас, — просто через крепость на Черную речку самая близкая дорога".
Записано В.А.Жуковским
То было в прошлом феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Б. Пастернак
Мурка не ходи, там сыч
На подушке выпит,
Мурка серый не мурлычь,
Бабушка услышит.
А.Ахматова
Не жалею ничуть, ни о чем, ни о чем не жалею,
Ни границы над сердцем моим не вольны, ни года.
Так зачем же я вдруг при одной только мысли шалею,
Что уже никогда, никогда, Боже мой, никогда.
Подожди, подожди, успокойся, а что никогда?
Широт заполярных метели,
Тарханы, Владимир, Ирпень.
Как много мы не доглядели,
Не поздно ль казниться теперь?
Мы с каждым мгновеньем бессильней,
Хоть наша вина не вина…
Над блочно-панельной Россией,
Как лагерный номер, луна.
Обкомы, горкомы, райкомы,
В подтеках снегов и дождей.
В их окнах, как бельма трахомы,
Давно никому не знакомы,
Безликие лики вождей.
В их залах прокуренных волки
Пинают людей, как собак,
А после те самые волки
Усядутся в черные "волги",
Закурят вирджинский табак.
И дач государственных охра
Укроет посадских светил,
И будет мордастая ВОХРА
Следить, чтоб никто не следил.
И в баньке, натопленной жарко,
Запляшет косматая чудь…
Ужель тебе этого жалко?
Ни капли не жалко, ничуть.
Я не вспомню, клянусь, я и первые годы не вспомню,
Севастопольский берег, младенчества зыбкая быль.
И таинственный спуск в Херсонесскую каменоломню,
И на детской матроске Эллады певучая пыль.
Я не вспомню, клянусь! Ну а что же я вспомню?
А что же я вспомню? Усмешку
На гадком чиновном лице,
Мою неуклюжую спешку
И жалкую ярость в конце.
Я в грусть по березкам не верю,
Разлуку слезами не мерь.
И надо ли эту потерю
Приписывать к счету потерь?
Как в каменный век, онемело
Стоим мы на том рубеже,
Где тело как будто не тело,
Где слово не только не дело,
