— Ну, чего ревешь, горе луковое? — говорит Егорий. — Ползи ко мне. Глянь-ка, чего у меня есть. — А сам по столу рукой шарит, ложку или еще чего-нибудь вместо игрушки нащупывает. А на столе, кроме хлеба ржаного под полотенцем, и нет ничего. Отщипнул кусочек мягкого мякиша, не угрызет ведь еще корку-то беззубый Ванятка. — На-ка вот, рева, пожуй хлебца.
А рева еще пуще залился: «Дай кису!» — и все тут.
— А погляди-ка, какой воробышек ко мне прилетел, — говорит Егорий и из мякиша на ощупь птичку с коротким носиком и толстым хвостиком вылепил.
Замолчал Ванятка, с сопением отцу на колени влез и глазенки на воробышка таращит.
— А вот и яички воробышек снес, — и Егорий пять хлебных шариков скатал, — а из яичек-то, глянь, маленькие воробьята вылупились.
И впрямь, сидят уже вместо яичек вокруг матери черненькие, кургузенькие птенчики и помалкивают. И Ванятка тоже притих.
И Егорий по столу хлебную колбаску раскатывает.
— А вот мамка своим деткам червяка длинного притащила, сейчас есть будут.
— А лоска?
— Будут и ложки, и стол слепим с лавками.
И так они заигрались, что, когда бабушка с внучками с огорода вернулись, воробьиная семья уже посудой и вещами обзавелась. Сидят они дружно по лавкам за ржаным столом, а на столе хлебные огурцы, яблоки и даже калачи витые лежат.
— Ай да Егорий! — всплеснула руками бабушка. — Неужто сам такое веселье наделал? Да как же ты, не глядя-то?
— Да вот как-то само из-под пальцев выходит, — смутился Егорий, — прости, бабушка, что столько хлеба зря перевел.
— Да что ты, родимый! Я еще спеку, да и это ведь не выбросим.
А Дашка с Анькой надулись.
— Мы, — говорят, — целый день огород копали, а нам ничего тятька не слепил, а только Ваньке этому голозадому.
— А вы бы, кумушки, чем дуться, как мышь на крупу, лучше бы в овраг сбегали да принесли отцу глины. Он бы и вам чего-нибудь слепил.
— Да что ты такое удумала, бабушка! — рассердился Егорий. — Мужицкое ли это дело — глину мять?
— Э, внучек! Худое ремесло лучше хорошего воровства. Лепи, а то руки без работы отсохнут.
Тем временем сбегала Анька к речке за черной глиной, а Дашка из оврага красной глины притащила. До утра в мокрую тряпку завернули, чтоб не засохло, а утром поставили перед отцом старую лавку и глину на нее положили.
— По левую руку у тебя, тятя, красная глина будет, а по правую черная и миска с водой для рук. Не опрокинь! — говорит Анюта. — Мне к вечеру красную живулю[12] слепи, а косы чтоб черные.
— А мне, — торопится Даша, — тоже живулю и буренку с лошадкой.
