— Брангела?
— Врангеля. Этот генерал сидит, как барсук, в Крыму, а на Кубани поднялась казачья армия не то Холстикова, не то Хвостикова, тоже генерала. Понял?
— Понял, дада[24]. Значит, Кудзиго поехал к генералу?
— Ничего ты не понял, баделенок! Не к генералу, а против генерала. Наша красная бригада идет на выручку казачьим станицам возле Ессентуков. Повстанцы захватили станицы при отступлении всей своей армии в Грузию. Вчера на нихасе докладчик из города говорил о мобилизации. Я заявил, что иду волонтером[25], а они что ответили: «Сиди дома, никому ты теперь не нужен, старый пес…»
— Обидно… — поддержал Знаур.
— Еще бы!.. Да заходи в дом. Я тебе все по порядку растолкую. Ты на какой платформе стоишь?
— Чего?
— За кого, говорю, стоишь: за большевиков, «единую — неделимую»[26] или за анархию — мать порядка»?
Знаур смутился, уши его покраснели.
— Дядя Саладдин говорил, что самые плохие — красные абреки. Они отобрали землю…
— Правильно. Отобрали у шакалов-баделят и отдали неимущим. Вчера я и говорю красному агитатору: «Хочу ехать защищать Россию».
— От кого, дада?
— Какой ты несмышленый! Ведь барон-то Врангель продает ее англичанину и американцу. А мы хотим отстоять ее, Россию…
— Но ты же не русский, дада, ты осетин…
— Я был русским солдатом и помру им, — отрубил дед Умар. — Мои сыны верой и правдой служат в Красной Армии, и все селение гордится ими.
— А почему, — не унимался Знаур, — почему, дада, офицеры говорили, что они тоже спасают русскую землю?
Дед Умар положил свои длинные узловатые руки на чисто выскобленный стол. Над седой головой старика виднелись потемневшие лики святых, в лампадке дрожал огонек. И сам дедушка чем-то напоминал одного из тех, что тихо смотрели из потускневших серебряных окладов на божнице.
— Россию, говоришь, спасали? Ворюги! Полсела выжгли, загубили стариков и женщин — за то, что наши сыны ушли в горы к Данелу Тогоеву и Амурхану Ботоеву[27]. Князь Вадбольский наложил контрибуцию — тысячу лошадей, тысячу полушубков, тысячу бурок и тысячу пудов овса! «Спаситель!»…
Старик был одинок и обрадовался неожиданному гостю. Он угостил Знаура «чем бог послал» и долго еще говорил юному собеседнику о том, какие дела творятся на белом свете.
— Ты тоже большевик, дада? — осторожно спросил Знаур.
— Нет. Православный. Ни на какой платформе не стою, но к новой власти сочувствие имею, потому что с ней правда. И дай ей бог царствовать века. — Дед перекрестился.
Знаур многое еще не понимал, но детское воображение рисовало яркие картины, как в легендах лекарки Хадзигуа: из дальнего края лезут страшные чудовища на русскую землю, скачут черные всадники со змеиными головами. Им навстречу несутся огненные силуэты смелых джигитов. Гудит и стонет земля под копытами их лошадей. Видит юноша и себя на резвом скакуне, с кривой саблей над головой. Там, в этой лавине воинов — его школьные друзья Кудзиго и Кудзи и Костя Коняхин. Они воюют за берекет
