из синего шелка, с высокими воротниками, застегнутыми на маленькие шарики, искусно сделанные из черных ниток.
Но ворота закрыты. Шумная кавалькада останавливается. Гармоника умолкает, джигиты перестают гикать и свистеть. Из ворот выходят почтенные старцы. Один из них спрашивает:
— Кто вы такие, и каким ветром вас занесло в этот тихий хадзар?[20]
— Мы предвестники счастья, — отвечает глава всадников. Ворота тотчас открываются. Гости идут во двор, а невеста в сопровождении девушек — в дом. Впереди — шафер:
— Фарн фацауы, фарн! (Счастье идет, счастье!) — громко возвещают прибывшие — это о невесте.
«Несчастье мое, несчастье!..» — шепчет бедная, всеми забытая дочь лесника и крепко прижимает платок, прикрывающий обезображенную часть лица. К горлу подступают рыдания. Она поворачивается и убегает в сторону леса.
Возле большого кирпичного дома, где живет старый Саладдин, стоит дородная няня и держит за руку трехлетнего мальчика, Знаура.
— Куда бежит тетя? — спрашивает ребенок.
— В лес, в гости к лешему, она колдунья, — следует ответ, и мальчик испуганно прячется за юбку няни, не ведая, что «колдунья» его родная мать.
Одиннадцать весен прошло с той памятной весны. Отгремел девятнадцатый год. В горах Осетии установилась власть Советов. Кубатиевы сгинули где-то в белой армии. Только Сафар был за границей не то в Сирии не то в Иране — по-разному говорили, да старик Саладдин остался в родном селе. Знаур по-прежнему жил у Саладдина. Шел ему четырнадцатый год.
Все богатство дяди Саладдина теперь заключалось в кирпичном доме, в небольшом стаде овец, запрятанном в горах, да, может быть, в золотой кубышке, о которой ходили таинственные слухи задолго до начала гражданской войны.
Знаур вместе со своим школьным товарищем, русским мальчиком-сиротой Костей Коняхиным целыми неделями пропадал на пастбище, недалеко от сторожки лесника. Друзья пасли сельский табун жеребят, которые возрастом еще не подошли для сдачи в Красную Армию. Были здесь и овцы, принадлежащие Саладдину, — при них-то и находился Знаур.
Часто вечерами подсаживалась к пастушьему костру лекарка Хадзи и просиживала с ребятами долгие часы, рассказывая самые интересные истории о нартах — мифических предках осетин. Юные пастухи привязались к Хадзи и удивлялись, как могли до сих пор бояться ее.
Хадзигуа тайно бросала на Знаура трепетные взгляды, полные материнской любви. Открыться ему она могла лишь в тот день, когда Знаур станет самостоятельным человеком и кончится над ним власть старого Саладдина.
