Безумный кровожадный век
Стряхнет с спины своей согбенной
Для жизни новой человек!
Еще несколько мгновений стояла тишина.
— Браво, Коста! — нарушил тишину девичий голос (голос Ольги Ранцовой), и сразу заколыхался зал, загремела овация.
Покрасневший от негодования вице-президент демонстративно покидал зал. За ним виновато семенил приземистый чиновник и что-то торопливо говорил ему.
Хетагуров узнал чиновника: «А! Старый знакомый, надворный советник» — и вдруг неожиданный каламбур: «Надгробный советник»…
Усмехаясь, сошел со сцены.
Навстречу шла Ольга — взволнованная и, кажется, смущенная.
— Здравствуйте, Коста! Чудесно! Чудесно! Но… мы так долго не виделись. Вы совсем куда-то исчезли. Что с вами? Что с вашей ногой?
Сквозь толпу пробирался инженер Анненков, высокий молодой человек во фраке. Он взял Ольгу под руку и что-то тихо сказал ей, почти прикасаясь щекой к самому виску девушки. Коста заметил, вспыхнул.
— Ах, да, — растерянно проговорила Ольга. — Вы, кажется, не знакомы…
— Мы давно знакомы. Простите, Ольга Владимировна, я должен идти…
Коста повернулся и направился к двери.
Вслед ему еще неслись восторженные возгласы.
Друзья возлагали большие надежды на адъюнкт-профессора Чистякова — он взялся ходатайствовать перед вице-президентом академии о выдаче вольнослушателю Хетагурову постоянного разрешения на бесплатное посещение лекций. Надежды не оправдались Мрачный и расстроенный вернулся Чистяков от князя.
В классе сидели Ранцов, Хетагуров и еще несколько учеников.
— И разговаривать не стал, — безнадежно махнул рукой Павел Петрович. — Вы, говорит, всегда берете сторону бунтовщиков. Одного, говорит, арестовали в университете, неровен час, и на академию ляжет такое пятно, если будем потворствовать…
— Кого арестовали? Кого? — наперебой спрашивали ученики.
Чистяков вздохнул.
— Студента Благоева, социалиста. Князь говорит, что этому болгарину предписано в течение нескольких суток покинуть пределы Российской империи.
Все долго молчали. Потом Коста пришел к адъюнкт-профессору и с грустью сказал:
— Видно, придется и мне покинуть Петербург, дорогой Павел Петрович.
— Видит бог, Константин Леванович, — вздохнул Чистяков, — я буду скорбеть, если это случится. Потерять талантливого ученика — для меня, старика, утрата немалая.
Чистяков не нашел в себе сил сказать Хетагурову о том, что Гагарин заявил без обиняков: «Посоветуйте этому сообщнику Благоева — пусть убирается подобру-поздорову из Петербурга, пока дело не дошло до этапа… Так ему и передайте…»
