Тамур Кубатиев показал себя. Все восхищались его темпераментным красивым танцем. Пришедший с некоторым опозданием Хетагуров искренне любовался своим земляком, не обошелся без иронии, шепнул Андукапару: «Если бы у него голова работала так же хорошо, как ноги!..»
По замыслу устроителей вечера, после водевиля и всех других номеров программы мог выступить любой желающий — с декламацией, пением, акробатикой, фокусами…
Джигиты танцевали последними. Зал проводил их громкими аплодисментами. Довольный, сияющий вице-президент, не подозревая о том, что в жилах самого главного «абрека» льется голубая кровь дигорских баделят, приказал одарить удальца пятью рублями серебром. Когда Тамуру поднесли княжеский дар, он от ярости заскрежетал зубами.
— Жаль, не могу раскрыть свое инкогнито, — говорил он, задыхаясь, — а то показал бы я лысому хомяку, чего стоят его пять рублей.
Неожиданно в зале снова раздались аплодисменты. Почетные гости в креслах недоуменно оглядывались.
— Хетагуров!
— Просим!
— Новые стихи! Новые стихи! — слышались молодые голоса студентов — участников вечеров, на которых Коста читал свои стихи.
Шталмейстер — человек в екатерининском парике, с витой позолоченной палкой в руке (это был загримированный мичман Ранцов) объявил:
— Дамы и господа! По вашему требованию выступит со стихами поэт-осетин, академист Константин Леванович Хетагуров. Прошу!
Под шум рукоплесканий Коста, прихрамывая и опираясь на палку, прошел к сцене. На нем была белая черкеска с голубым башлыком — по установившемуся обычаю на земляческие вечера приходили в национальных костюмах (Хетагурову было кстати: его черный выходной костюм совсем обносился).
Коста читал фрагменты поэмы «Чердак».
Подражая Некрасову, молодой поэт выставляет, как щит перед дубиной цензуры, идею «божественного» происхождения человека:
Он создал мир весь для меня,
И в нем я царствую всегда.
Я царь! Ужель теперь себя
Признать скотиной? Никогда!
Князь с трудом поворачивал голову на ожиревшей шее, оглядываясь по сторонам и пожимая плечами, слово «скотина» явно смутило его.
Герой поэмы Владимир твердо убежден, что найдется в России немало таких людей,
Кто верит свято в назначенье,
В свободу, братство, просвещенье,
Кто верит в дружбу и любовь,
В чьих жилах мощно продолжает
Свой путь божественная кровь.
Лицо Коста было бледно от волнения, взгляд горел каким-то внутренним огнем.
Зал безмолвствовал.
Заключительные строки фрагментов прозвучали страстной верой в торжество свободы:
