* * *
Пелла Мильдзихов сидел у раскаленной докрасна «буржуйки» и доказывал отделенному Бибикову, что с дисциплиной в осетинской нацбригаде еще не все гладко.
— Я сам слышал в бою, как белые кричали: «Бей осетинских разбойников!..»
— Так то же белые, — возражал Бибиков. — А сами-то они кто? Население грабят — факт. Эскадронный Залетайко или Загоруйко, не помню, как его, рассказывал нашему политруку, что в Барсуковской повстанцы мирных станичников порубали на куски.
Пелла, прищурясь, подправлял языком жиденькие усы, которые совсем не украшали его длинное, худое лицо.
— Это верно, — сказал он. — Но ответь, почему кони нашего ротного обоза такие сытые, хотя две недели интенданты не дают сена?
— Трава еще стоит зеленая…
В коридоре послышались какая-то возня и приглушенный хохот красноармейцев.
— В чем там дело? — крикнул Мильдзихов, приоткрывая дверь. — Дневальный!
Дневальный Коля Цараев влетел в комнату.
— Поймали торговку! — доложил он. — Она, товарищ командир, лезла в сарафане через наш забор — наутек. Видать, контра…
— Приведите задержанную.
— Есть привести!
Группа бойцов уже входила в комнату.
«При ближайшем рассмотрении», как писал после в донесении отделенный Бибиков, «задержанной торговкой» оказался молодой боец Константин Коняхин.
— Что это за маскарад? — сердито спросил Пелла.
Костя смотрел на свой наряд удивленными глазами, как будто сам недоумевал — откуда этот сарафан, откуда кашемировый полушалок на голове?..
— Что это значит, я спрашиваю?! — крикнул Мильдзихов, наступая на Костю.
Коняхин молчал, сопя носом.
— Разрешите доложить, товарищ командир? — вмешался дежурный по роте, телефонист Вершков.
— Докладывайте.
— В этом сарафане они экспроприируют сено.
— Сено? У кого?
— У попа.
— Так. Воруют, значит. А почему — в сарафане?
Костя молчал, опустив голову и сосредоточенно рассматривая свои рваные ботинки.
— Сарафан кто-то выпросил у Евлампии Гордеевны, что торгует селедкой на базарчике, — пояснил Вершков.
— Красноармейца Коняхина — под арест. Срок расследования всего этого безобразия — до утра!
— Есть, товарищ взводный! — ответил дежурный.
Все ушли, шушукаясь и прыская.
Мильдзихов продолжал разговор с Бибиковым.
— Вот тебе я готовые артисты для драматического кружка. Каково, а? «Экспроприируют» сено у попа, переодевшись в женскую одежду, чтобы не опозорить красноармейского звания. Здорово?
— Я ничего не знал, — оправдывался Бибиков. — Воспитанника Коняхина, должно быть, кто-то научил. Сам бы он не додумался — молодой. Да и зачем ему красть сено, он ведь за лошадьми не смотрит…
