Мы с папой долго шли молча. Только железки в его ортопедическом башмаке жалобно скрипели.
— Да, дочка, — произнес наконец папа, — такова жизнь.
Я поняла, что тепло его руки в случае нужды не спасет меня. И радовалась, что он не плетет чепуху. Я не ответила. Да и зачем?
Мы шли вдоль реки, я наклонилась, с плотины, пенясь, падала вода, и папа начал тихонечко декламировать:
Безбрежно море, лоно вод
в круженье и движенье.
И смерть одной волны
дает другой волне рожденье
[24].
Для меня осталось тайной, почему наша добрая учительница все толстеет и толстеет. И вот однажды на ее месте появилось брюзгливое седовласое тощее существо. Новая учительница беспрерывно вертелась на месте, барабанила пальцами по столу, стучала указкой, вызывала и сажала на место, ставила единицу за единицей, прежде чем ученица успевала понять ее быстро и косноязычно заданные вопросы.
— Я вижу, что прежняя учительница вас ничему не научила. Ну чем вы только, скажите на милость, здесь целый год занимались? Хоть кто-нибудь из вас умеет читать? Кто лучше всех читает?
Девочки единодушно назвали меня.
Я начала раздельно, громко и четко.
— И это вы называете чтением? Так читает улитка или черепаха. Читать надо, как бичом хлопать.
Пристыженная, я села на место. Так я получила свой первый кол.
Едва волоча ноги, я плелась из школы домой.
— Мама пошла на рентген, — крикнула мне соседка сверху. — Она вот-вот вернется. Может, к нам зайдешь?
— Нет.
— Давай сюда портфель.
Счастье, что мамы нету дома, у меня не было ни малейшего желания говорить с ней.
— Есть хочешь?
— Нет.
Вскоре пришел папа. Он работал неподалеку и приходил обедать домой. Но плита была холодная. Папа отрезал себе хлеба; стряпней он никогда не занимался, считая это не мужским делом.
— Там, скорее всего, народу много, — сказал он спокойно, — или она пошла оттуда через Вацлавскую и разглядывает витрины.
Еще никогда не случалось, чтобы мама не приготовила обеда. Папа снова ушел на работу, а я притулилась в уголке. На улице было тепло, но от сырых стен шел холод, и, если не топилась плита, кухня была промозглой. Уют ее исчезал, на стенах проступала зеленая плесень, у плинтусов она казалась особенно зловещей.
Мама запрещает мне играть с зеркалом, воспользовавшись ее отсутствием, я снимаю зеркало со стены и пытаюсь запечатлеть в его блестящей поверхности различные предметы. Никто меня не ругает, и я успею наиграться досыта. В зеркале отражается часть потолка, он белый. Это снежная равнина, без конца и края, я бреду вдаль, и снег холодит мне ноги. Зеркало метнулось в моих руках, белая равнина превращается в пенистую воду, меня качают и баюкают волны моря.
