Еще загадочней было то обстоятельство, что бабушка всегда являлась к нам одна, дедушка тоже один, бабушка оставляла дома лишнего дедушку, а дедушка — сверхкомплектную бабушку. Разводы были делом редким, а в нашем кругу просто неслыханным, и меня долгое время угнетала эта малопристойная комбинация предков. Тайна раскрывалась постепенно, тут опять-таки не обошлось без Штепкиного участия, но перед чужими детьми мы никогда о запутанных семейных обстоятельствах не упоминали.
Мой дед с папиной стороны был сапожником и доморощенным философом, что предопределяло само его ремесло.
Редко на свет появляются люди, которых природа одаривает совершенной красотой. У деда лицо строго классическое, все в нем гармонично: форма головы, нос, высота лба, ровные зубы, красиво очерченные губы. Любому скульптору пришлось бы немало потрудиться, задумай он создать столь стройную фигуру, а ведь каждая мышца, каждый сустав, каждый палец на руках и ногах, красивые, округлой формы ногти — все это было заботливо создано природой.
Дедушкины серые глаза, казавшиеся синими, когда он был в добром расположении духа, и зелеными в минуты гнева, унаследовали все его дети, генов хватило еще и на внучат. Но никто не унаследовал таких совершенных пропорций, никто из его потомков не был столь идеален физически, гармония явно разладилась.
Я узнала дедушку, когда он уже вернулся с войны, но и тогда он мне очень нравился. Свою старенькую одежду он носил, словно королевскую мантию, все его существо дышало благородством и спокойствием. Лицо всегда освещалось внутренней улыбкой, дед никогда громко не смеялся, он лишь излучал хорошее настроение. В нем чувствовалась и детская непосредственность, и озорство, и вид у него был такой, будто он отлично знает истинную цену людям и тщетные усилия их вызывают в нем лишь смех.
Такое же счастливое, улыбчивое выражение было на его лице, когда много позже он лежал в гробу.
— Никогда он не знал никаких забот, — говаривала моя мама. Но это было отнюдь не так. С той поры как дед при первой встрече приветствовал маму знаменитой фразой «Наше вам с кисточкой», мама его терпеть не могла.
Меня же к нему привлекало именно его спокойствие. Его смирение перед жизнью.
Обычно он входил неслышной, пружинистой походкой, свежий, улыбающийся, оставался стоять (никогда не садился) и начинал шарить в карманах. Подарков он не приносил, но делил между нами все, что у него было: иногда наскребал мелочи едва на крону, иногда двадцать крон, а то и больше, и в таких случаях сам удивлялся.
