— Мама вам завтра заплатит, вот только выздоровеет, — мямлила я и засовывала в сумку одно яичко, четверть кило сахара, пол-осьмушки масла.
Ложь не заливала краской лицо, я лишь еще больше бледнела.
Бывали в гостях у нас и другие родственники, но дядю Пепика и тетю Бету чаще навещали мы. Тетя Марженка приходила к нам шить: она оставалась на день, на два и, словно солнышко, озаряла своим присутствием весь дом. Иногда являлся дядя Венда, но его жена обычно приходила одна. Мир мужчин строго отграничивался от мира женщин: мужчины редко ходили по гостям, а явившись, перекидывались скупыми фразами, женщины вовсю щебетали и охотнее встречались без мужей.
Из знакомых к нам регулярно хаживали пани Лойзка и для нас, детей, не менее желанная пани Анка. Трескотня пани Лойзки не могла идти ни в какое сравнение с барабанной дробью пани Анки, как ружейная пальба с непрерывной канонадой.
Папа, послушав с минуту, обычно засыпал, но я следила за этим словоизвержением с восторгом. Мне казалось увлекательным искать и находить в этом сумбуре кончик нити, но суть от меня ускользала — клубок всегда разматывался почти целиком.
Жизнь не баловала пани Анку: как и многие женщины, она после войны осталась вдовой, одна с маленькой Иржой; пани Анка была «из хорошей семьи», где ее не обучали ничему, как и положено в таких семьях, кроме рукоделия. Она считала себя слишком благородных кровей, чтобы работать на фабрике, и потому ходила шить по домам. Это было делом обычным — семья нанимала портниху за стол и небольшую плату, женщина усаживалась за швейную машину и шила, шила, чинила и перешивала.
— Ну, Анка, — говаривал мой папа добродушно, — если ты строчишь на машинке так же быстро, как языком, то людям везет, ты себя вполне оправдываешь!
Пани Анка только смеялась и грозила ему пальцем. При такой работе маленькая шустрая дочка только мешала ей: с ребенком ее никуда не брали. За девочкой всю неделю приглядывала моя бабушка, которую кто-то порекомендовал пани Анке.
Бабушка охотно взяла к себе ребенка, девочка стала для нее как бы первой внучкой. Иржу все полюбили. Это было необыкновенное создание, яркое и свежее, как цветочек. Взглянув на нее, человек ощущал словно бы порыв теплого весеннего ветра, а когда Иржа смеялась, слышалось журчанье воды с крыш, бег прозрачных ручейков, а когда пела, казалось, ввысь поднимается жаворонок, устремляясь в лазурь небес.
Ее фигурка была полна грации и обаяния — девочка просто делала шаг, просто поднимала руку, а казалось, будто она танцует. Она посещала монастырскую школу, но даже строгие монашенки-урсулинки не могли приглушить в ней радости жизни, их самих зачаровывала ее напевная легкость.
