Так же плохо, как по ночам, приходилось мне и за едой. Моя худоба, мой «вес мухи» вызывали у кухарки страстное желание накормить меня до отвала, она шлепала в мой котелок двойную порцию, так что я с трудом удерживала его в руке. Я ковырялась в не слишком аппетитном вареве, проделывала ложкой коридоры и нагромождала горки, разводила в углублениях лужицы из подливки. Свои котелки мы ходили мыть к колодцу, и я быстро сообразила, что можно вымыть и полный котелок. Сколько картошки, чечевицы и кнедликов нашли свой конец в колодезной воде!
Солнышко не оставляло следов на моей бумажно-белой коже, видимо, я не стоила его внимания, унесенная водой еда была не в силах увеличить мой вес, и старший вожатый приходил в отчаяние. Я попала сюда по его рекомендации, выдержав испытание во время дождя, и вдруг не прибавила ни грамма и была худущая — того и гляди ветром сдует. Он велел увеличить мне порцию, и после каждой еды давать еще пол-литра какао. Вода в колодце между обедом и ужином не успевала отстояться.
Для Лидунки каникулы превратились в сущий ад: моя тоска по дому принимала самые разнообразные формы. Иногда я ни с того ни с сего начинала реветь, то приходила в ярость, то на меня накатывали капризы. Я понимала, что большинство на моей стороне, и умело этим пользовалась.
Один раз на прогулке я встала столбом и наотрез отказалась сделать хоть шаг. Я упиралась, как последний осел, и Лидунке не оставалось ничего иного, как тащить меня на руках. Она едва передвигала ноги, мы отстали от ребят, а тут еще дорогу нам преградил ручей. Она умоляла меня перебраться через воду по камешкам, но только ставила на ноги, как я валилась мешком на землю. Конечно, ухитряясь при этом не ушибиться.
И тогда сестричка, окончательно придя в отчаяние, обхватила меня покрепче и вместе со мной прыгнула в ручей на ближайший камень, раздался громкий всплеск, я очутилась внизу, а Лидунка — на мне.
Был холодный, ветреный день, я вымокла до нитки, а Лидунка — слегка, что свидетельствовало против нее. К счастью, я не понимала всех тех слов, которыми ее поливали старшие девочки. А потом мы с Лидункой ревели хором.
Однажды вечером я проснулась от криков: немки размахивали руками и громко ссорились, одна тащила меня с кровати, а Лидунка заталкивала на место и укрывала одеялом.
— Они хотят, чтоб ты шла с ними, а ты лучше спи, они будут сжигать Яна Гуса. Все равно ты ничего не поймешь.
Я взвилась стрелой, в мгновение ока кое-как зашнуровала ботинки, замотала шнурки и через секунду была готова.
