Вопрос следовал за вопросом, они выстраивались в порочную цепочку, у которой, как казалось Маматаю, не было конца и края… Но все-таки он добрался по ней до однозначного вывода: нет в мире счастья обособленного, зависящего только от одного человека, ведь недаром судьбы Даригюль, Шайыр, Пармана и многих, многих других так болезненно сложно, так причудливо переплелись с его собственной, и сколько еще впереди утрат, встреч и расставаний? И он, Маматай, постарается сделать все от него зависящее, чтобы помочь, поддержать, вовремя прийти на помощь…
* * *
Маматай вошел в цех и по-хозяйски осмотрелся. Первым ему попался на глаза Парман, и Маматай тяжелым взглядом уперся в массивную, равнодушную спину мастера, чинившего умолкший станок.
— Разговор у меня к тебе, Парман-ака.
Тот неожиданно легко распрямился, на толстых губах залоснилась сытая улыбка.
— Пол-литра поставишь? Не любитель я так… — густым тягучим голосом сообщил он Маматаю, всем видом показывая, что сам разговор его нисколько не интересует, и тут же наклонился к станку, и под носом у него завис тяжелым мохнатым шмелем мотивчик избитой песенки.
После смены они сошлись для разговора в комбинатском саду, еще совсем молодом и трепетном, освещенном косым, неверным светом уже коснувшегося вершинного края солнца. Мягкая, стремительная тень сумерек спускалась в долину, обещая ясную, звездную прохладу, покой и тишину уставшим за день земле, деревьям, людям.
Маматаю не хотелось разрушать очарование уходящего за горизонт дня. Он молча сидел на скамье и бесцельно разминал в пальцах машинально сорванный по дороге яблоневый лист, шершавый и душистый. Так бы ему сейчас хотелось увидеть рядом Даригюль, но не сегодняшнюю, а ту, давнюю, открытую и легкую… И Маматай вдруг отчетливо осознал, что живую, реальную Даригюль как-то совсем незаметно в его сердце заменила сначала Даригюль-память, затем Даригюль-мечта, неопределенная и томительная как предчувствие чего-то нового, радостного, неизбежного.
Из этого отрешенного и одновременно тревожного состояния Маматая вывело задышливое сопение Пармана, давно отвыкшего от пеших прогулок. И теперь на скамейке он пытался отдышаться и ругал на чем свет Маматая, приговаривая: «Если бы не пол-литра…»
— Не тяни, земляк, а то магазины закроют, — наконец выдавил Парман. — Не любитель я спешки, но приходится… Давай выкладывай, чего тебе от меня нужно.
— Лично мне от тебя, ака, ничего не надо, слава аллаху. Только узнать хочу, была ли у тебя в молодости любовь. — Маматай буквально впился взглядом в сонные глазки Пармана, но увидел в них только лень и разочарование.
