— Учение тебе не впрок пошло, — Парман обиженно замотал крупной, с низко заросшей грубыми волосами головой. Вдруг маленькие, медвежьи, прищурочки Пармана маслено блеснули догадкой: — Уж не понадобился ли тебе мой опыт в этих делах, а? Были, конечно, женщины… Все было, да быльем поросло… — И Парман-ака самодовольно расхохотался, отчего все его большое, рыхлое, привыкшее к пуховым подушкам тело стало колыхаться в такт смеха, заходила ходуном скамья, вспорхнула с дерева птица…
Маматай смотрел на Пармана и не мог представить себе его молодым, веселым, вкрадчивым, таким, каким увидела его когда-то Шайыр, полюбила, поверила… Неужели это было возможно: старая ива, под ней влюбленные Шайыр и Парман?..
— Я не про шашни твои спрашиваю, — вдруг рассердился Маматай, — а про любовь, про девушку… которой под ивой верность обещал…
— Ну ты даешь, друг, — тяжело, по-бычьи насупился Парман, выходя из привычного равновесия. — Запомни, я люблю спокойную жизнь. Тащу свою поклажу, и ладно… У меня мнение об обязанностях такое: каждому молитва… какая нравится. Верно? — И он грузно откинулся на спинку скамьи, стер пот со лба тыльной стороной ладони, видно, не легко далось этому тугодуму его красноречие.
— Значит, собственное спокойствие за чужой счет? Так я вас понял, Парман-ака? — незаметно для себя перешел на официальное «вы» Маматай.
«И что кипятится? В чем я ему дорожку перешел? Знал бы, так лучше домой поехал бы…» — недоумевал про себя Парман, польстившийся на даровую выпивку, о которой теперь его собеседник и не поминал. Ну нет, Парман не из тех, кто упускает свое, и парню провести его не удастся.
— Пол-литра я сегодня получу? Ведь уговор дороже денег…
Парман как ни в чем не бывало положил деньги в карман пиджака.
— Жаль, что сам не желаешь составить компанию… Ну да ладно, выпью на твои за твое же драгоценное… В долгу не останусь: в следующий раз бутылка за мной.
Разочарованный в своих надеждах, Маматай шел, погруженный в горькие мысли о том, как трудно понять человеку человека… Кто он, этот Парман, хитрец, обведший его, как мальчишку, вокруг пальца? Или тяжелобольной самой страшной болезнью — равнодушием?
* * *
Только приступив к новой работе, Маматай в полной мере осознал всю ее ответственность и сложность. На первых порах не хватало ни производственного опыта, ни умения работать с людьми, руководить большим рабочим коллективом. Дела поглощали — до минуты, даже секунды — все его рабочее время, а служебные заботы не оставляли Маматая и после смены. Заместитель начальника ткацкого производства даже ночью просыпался вдруг как будто от некоего тревожного сигнала, спохватывался: а как там без него, все ли благополучно?..
