— Но ведь же не десять? — парировала Лариса. — А хоть бы и двадцать! Если там одних картин на десять миллионов баксов, судя по списку, то одна двадцатая — это полмиллиона. Причем долларов. Тоже не валяется. Нанимай адвоката. Действуй.
— А потом позовут в ток-шоу Малахова, — грустно предположил Андрей Сергеевич.
— А ты не ходи, — сказала Лариса. — Силой не потащат. Или пойди за миллион. Правда, рублей. Но тоже неплохо.
* * *
Он это коротко пересказал Ане Бояркиной.
— А ведь она права, — проговорила Аня.
— Нет! — заорал Андрей Сергеевич. — Она забыла про моего папу! Я не знаю, кто там на самом деле оплодотворял мою маму, но мой отец — Сергей Михайлович Лигнер! Я его люблю, я его память берегу, я с этим прожил уже пятьдесят два года. Ну стыдно же в моем возрасте менять отца. Я не Юркевич, я Лигнер. Точка.
— Погоди. — Аня взяла письмо, провела пальцем по нужной строке. — Он же не требует, чтоб ты поменял фамилию и отчество. Это же всего лишь наследство.
— Это совесть моя потребует! Если получаешь такие миллионы… Понимаешь, если это просто от чужого дяди, вот жил я себе, а у меня вдруг дядя в Америке помер… Это другое дело. А когда получаешь такие миллионы от своего отца, то тут уж извините. Тут уж я должен стать Андреем Павловичем Юркевичем, иначе я буду полное дерьмо. Предам Юркевича, который меня так одарил. Но если я все-таки стану Юркевичем, то я предам Лигнера, своего отца. Этот отец и тот отец, черт-те что.
— Ты как-то чересчур все возгоняешь на неимоверные моральные высоты, — улыбнулась Аня. — Но я тебя понимаю.
— Ну и что ты мне предлагаешь делать?
— Я тебе ничего не предлагаю и не советую, — тихо и очень серьезно сказала она. — Я тебе объясняю. Ты истратишь на этот процесс лет пять или восемь, я тебе как юрист говорю. Почти уверена, там есть другие незаконные и полузаконные дети, есть пяток завещаний и обещаний. Если выиграешь, то не так много. А даже если много? Даже если очень много, даже если всех забодаешь и все загребешь себе? Разве ради денег, пусть даже ради миллионов, стоит тратить лучшие последние годы жизни? Да, да, последние! Прости, но пятьдесят два года — это уже очень много в смысле бросать годы на ветер. Не надо. Откажись. Не подавай на наследство. Живи для себя, а не для картинки Фалька, не для квартиры в Риге!
— Какая ты у меня умная и хорошая! — Он снова встал с дивана и снова обнял ее. — Просто сокровище. Теперь таких не делают. Обожаю тебя. Легко сказать «откажись». Лариса меня убьет.
