– В самом деле, мам, зачем ты…
– Ну пожалуйста, дорогая! Мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что твоя постель готова, и вечером ты сможешь сразу лечь. – И, достав из коробки сложенную простыню, ты рьяно принялась за дело.
– По крайней мере, тебе не нужно будет возиться с бельем, когда ты вернешься сюда после вечеринки для первокурсников, – пошутил я, поворачиваясь к Элинор, которая, стоя у окна, вытягивала из рукавов джемпера ниточки и накручивала на указательный палец, да так туго, что кожа между ними покраснела. Она явно нервничала, и я машинально положил ладонь ей на спину. Элинор отпрянула, и я мысленно порадовался тому, что ты была слишком занята (ты как раз расправляла покрывало) и ничего не заметила.
– Ну хватит, мам! Я серьезно! Вам пора ехать, – резко сказала Элинор.
– Но я успела надеть наволочку только на одну подушку!..
– Я все равно сплю только на одной.
Ты выронила вторую наволочку, и она упала кровать. Чье это сердце стучит так громко, твое или мое?
– В самом деле, Мэгги, нам пора. – Я смотрю на тебя, но ты глядишь на протертый серо-коричневый фабричный ковер, покрытый многочисленными пятнами – следами бесчисленных студенческих попоек. Не чинясь более, я увожу тебя прочь, боясь, что ты вот-вот заплачешь.
В эти мгновения я ненавидел Элинор. За жестокость. За то, что она с тобой делала. За то, что она изрубила тебя на кусочки и даже не попыталась соединить их заново. За то, что в считаные часы нанесла твоему сердцу больше ран, чем было дырок в чертовом дуршлаге, который – по твоему́ настоянию! – мы везли в Манчестер из самого Оксфорда. Нет, Мегс, мне не стыдно признаться в этой ненависти. Ты спросишь, что я за отец после этого?.. Самый обычный отец, который, словно лук тетивой, согнут любовью и который, вопреки всему, продолжает цепляться за почти перетершийся канат, который связывает его с единственным, любимым ребенком.
И я шагнул к Элинор. Никогда, никогда я не придавал особого значения физическим контактам и не стремился к ним, но сейчас я крепко пожал ей руку в надежде, что это побудит ее хотя бы обнять тебя на прощание. Редкий случай, но Элинор поняла, что от нее требуется.
– Спасибо, мам… За все это, – пробормотала она, неопределенным жестом обводя комнату.
По пути домой мы оба молчали. Я, впрочем, постоянно поглядывал на тебя, стараясь делать это как можно незаметнее. Ты сидела, низко наклонив голову, и смотрела то ли на сложенные на коленях руки, то ли на резиновый коврик на полу салона.
