Элинор снова вышла из своей спальни, когда ты уже легла спать. Я был в кухне, делал себе бутерброды с сыром и маринованными огурцами (ночной перекус), когда она словно привидение возникла на пороге. Свет из открытой дверцы холодильника обрисовал ее призрачную фигуру, и я обернулся, почти сразу сообразив, что это может быть единственная возможность поговорить с ней без помех.
– Как ты, Элинор?..
Сначала мне показалось – она не расслышала. Медленно шагнув к раковине, Элинор открыла кран, наполнила до краев стеклянный кувшинчик, который держала в руке, и тут же сделала несколько жадных глотков, отпивая лишнее.
– Элли?.. – Подойти к ней я не решился. – Как ты себя чувствуешь?
Лунный свет из окна блестел на стальной раковине, треугольником ложился на плитку пола, но Элинор оставалась в тени.
– Элли?!..
– Перестань.
– Перестать что?
– Перестань, прошу тебя.
Только после того, как она вышла из кухни, я понял, что Элинор даже не посмотрела в мою сторону.
Этот наш короткий разговор – даже не разговор, а просто обмен репликами, – снился мне до самого утра, повторяясь снова и снова словно звук с закольцованной магнитофонной ленты. И каждый раз я, вздрогнув, просыпался и ошалело таращился на светящийся циферблат будильника, удивляясь, как мало прошло времени и как далеко еще до рассвета. Стоило мне снова задремать, как мой взбудораженный ум тотчас возвращался к ее последней фразе. Дрогнул ли ее голос на самом деле? Звучала ли в нем нотка сожаления? Раскаяния?.. Я бы предпочел гнев, но… Что бы это ни было, никакого оптимизма я не испытывал. Оставалось только надеяться, что ты сумеешь добиться большего.
Утром я коротко рассказал тебе, что случилось. Никаких подробностей, никаких моих домыслов – одни голые факты. Дрожащие руки. Невнятная речь. Выражение шока на лице – шока, который, как я боялся, мог оказаться не просто потрясением, а чем-то бо́льшим. Мои догадки очень скоро подтвердились. На той же неделе, всего два или три дня спустя, я что-то искал в чулане под лестницей, когда сверху, из спальни Элинор, до меня донеслось слово «терапевт» (психотерапевт?), а затем обрывок фразы: «мы – члены одной семьи, вместе мы смогли бы…»
Кровь бросилась мне в лицо. Ты же знаешь, Мегс, я никогда не отличался умением говорить. Необходимость произносить длинные речи, убеждать, доказывать была для меня хуже горькой редьки, но ради Элинор я бы сделал все. Не было на свете таких жертв, которые мы не могли бы принести, лишь бы у нашей дочери все наладилось.
