Кстати, насчет завтра. Утренние газеты порадовали!
– Пресса! Свежая пресса! – прокричал Сэд, вырывая меня из сладкой дремы. – Известно имя юбилейного жениха леди Ортингтон! Свежая пресса! Вам интересно? Мне вот – очень интересно! – а последнее предназначалось мне.
Довольно потянулась и села в кровати. Непослушные кудряшки игриво рассыпались по плечам, в открытое окно дышал свежий весенний ветерок и приносил звонкий голос Сэда.
– Мне очень-очень интересно! – не сдавался он, и пришлось подниматься.
В каждом доме на Тэйле заведен особый порядок. Домашние знают, когда я встаю (и меня будят вовсе не петухи или звонок будильника, а Сэд с утренними новостями), сколько трачу на умывание, одевание. Какие цвета в одежде предпочитаю, что люблю на завтрак по понедельникам, вторникам или выходным. Поэтому, когда я спускаюсь по ступенькам, в столовой уже суетится Кэролайн. В чашку течет горячий ароматный кофе, на столе дымится еда. Сегодня это блинчики с абрикосовым джемом. Самюэль открыл двери за мгновение до того, как я постучала.
– Доброе утро, – поздоровался он, протягивая корреспонденцию на серебристом подносе.
– Многовато сегодня, – устроилась за столиком как раз когда вошел Сэдрик.
– Руки вымыл! – похвастался он, смущенно проходя к столу. – И спасибо вам, леди Джулия…
Мальчик бережно погладил рубаху и подтянул штаны, примеряясь к новой одежде.
– Великоваты?
– Совсем чуть-чуть! Но я быстро расту! Вот, мама просила вам передать.
На стол легли монеты, завернутые в грязный платочек.
– Сэд, – голос дрогнул. Сморгнула подступающие слезы. Никогда не голодала. Ни на Земле, ни тем более на Тэйле, где вообще как сыр в масле живу. Возможно, поэтому чужая боль вонзается в мое сердце острым ножом несправедливости. – Будь любезен, не оскорбляй меня. Убери это.
– Леди, мы не заслуживаем такой доброты. Кто вы, а кто мы.
– И кто же я? – спросила, указывая на стул. Кэролайн подала мальчишке блинчики и налила горячего какао.
– Леди! Важная, знатная, богатая.
– Сэд! – перебила стройный ряд прилагательных: пустых и безликих. – Я – всего лишь человек. Отними шелковое платье, вынь рубины из ушей, и ты не отличишь меня от миллионов других. Во мне, в тебе, в твоей матери – бьется одинаковое сердце. Это обычный орган, сгусток мышц, качающих кровь. Кровь, к слову, тоже одинаковая, за ненужными тебе особенностями. По большому счету, все мы – дюжина органов в кожаном мешке. Кому-то в жизни повезло, а кому-то не очень. Единственное, что нас отличает – это душа. То, что скрыто. Так к чему это я, – улыбнулась, подвигая тарелку с блинчиками и щедро сдабривая их сметаной. – Моя душа считает, что нашему миру не хватает справедливости. Я зарабатываю столько, сколько не могу потратить, так почему ты отказываешь мне в удовольствии почувствовать свою значимость?
