Двадцать километров до подножия горы было напрямик. Длину лабиринта в камнях не сумел заранее вычислить даже Вундеркинд. Через пять часов ходьбы хаос закончился так же внезапно, как и возник. Перед спутниками открылась узкая песчаная полоса, плотная, гладкая, словно отутюженная дорожным катком. А за ней, словно вырастая из этого красного фундамента, начиналась гора, крутая, голая, огромная.
Павел остановился, пораженный величием марсианской природы.
— Вымахала! — воскликнул он. — Сила тяжести здесь мала, вот горы и растут.
Вундеркинд переступил с ноги на ногу, выбирая наиболее удобную позу, поднял голову и, поблескивая направленными на гору глазами-линзами, выдал справку:
— Никс Олимпика, или Снега Олимпа, имеет протяженность около пятисот километров у подножия. Ее вершина представляет собой кратер диаметром шестьдесят километров. Над кратером возвышается пик с почти вертикальными склонами. Наибольшая высота горы примерно двадцать километров. — И умолк. Поддерживать разговор робот не умел.
Напарник хлопнул его по плечу:
— Не горюй. Не заберемся сами — ракетоплан выручит. Впрочем, и через каменную чащу пробираться не было нужды. Плохо, Вундеркинд, без разведки.
Это слышали и на корабле. Но ни Степан Васильевич, ни Витя не отозвались, Павел и сам понял, что поспешил.
Им все-таки повезло. После того как около часа шли вдоль глухого горного склона, неожиданно наткнулись на трещину. Широкая, похожая на след, проложенный рекой или ледником, она плоскостью тянулась куда-то далеко в высоту, рассекая гору надвое. Павел показал товарищам вход в расщелину, сказал:
— Поднимемся.
— Скоро стемнеет, — с сомнением напомнил Степан Васильевич.
Павел взглянул на солнце. Оно уже клонилось к западу, но должно было еще долго освещать трещину.
— Найдем пещеру и заночуем. Должен же человек обосноваться на Марсе!
Дорога была хорошей, без неожиданных обвалов и оползней, и Павел с Вундеркиндом довольно быстро продвигались вперед. Робот по-прежнему шел первым. Но сейчас Гуща доверял ему больше. Он смотрел, как кибер не слишком эстетично загребал ногами, и думал, что очень часто мы пользуемся условными представлениями, пожалуй, не всегда верными, а лишь привычными. Вот и робот вроде бы неуклюжий. Однако, даже косолапя, он ловок, легко обходит бугорки и ямы, ни на мгновение не замедляя передвижение. Конечно, он, несмотря на свою форму, только машина. Совершенная, в определенной мере умная, но машина. Но, может, изящество в своей сути и есть величайшая целесообразность? И механизма, и человека.
