— Павел Константинович, смотрите, какие зубцы. Как на стенах средневековой крепости.
— Не хватает только бойниц, — ворчал Гуща.
— И марсиан за ними, — Степан Васильевич в эти дни был очень веселым, готовым шутить бесконечно. — На планете забудете все свои разочарования.
Гуща и сам понимал, что слишком уныл, и виновато ухмылялся.
— А вон знаменитая Никс Олимпика, — Степан Васильевич переводит разговор на другое. Повод для этого верный. С левой стороны навстречу кораблю наплывает яркая марсианская область — Снега Олимпа. — Правда, поэтично?
— Такой гигант требует, пожалуй, прозы, — дух противоречия не оставляет Павла. — Пятьсот километров длины!
— Хотел бы я побывать на этой горе, — Бурмаков мысленно уже там, и его глаза по-молодому искрятся.
— В чем же дело?
— Марс необъятный, — сожалением качает он головой, — все не обнимешь.
II
Наступил последний, десятый день разведывательного облета Марса. Все, что нужно было сделать, готовясь к высадке, космонавты сделали. Стены кают-компании были увешаны снимками планеты. Цветные фотографии очень точно передавали особенности природы. Марс по-прежнему выглядел довольно невеселым, однородным. Но он уже стал объектом непосредственного изучения, и это изменило отношение космонавтов к нему. Они всматривались в фотографии с заинтересованностью исследователей. И хотя Павел с Витей совсем недавно утверждали, что все равно, где высаживаться, сейчас вдруг заволновались, не могли остановить выбор на каком-нибудь конкретном месте. Ведь, помимо запланированного перед полетом озера Солнца, они должны были наметить для себя еще два района.
Бурмаков не торопил товарищей, так как не только понимал их, а и сам чувствовал себя как на распутье.
И вот «Набат», изменив орбиту, неподвижно повис над западной частью озера Солнца. Под кораблем раскинулась огромная равнина, и только далеко на севере к ней подступала невысокая горная гряда.
Взволнованный Бурмаков, собрав экипаж, торжественно произнес:
— Павел Константинович, принимайте обязанности капитана!
Еще на Земле было решено, что первым на Марс отправится самый опытный — Бурмаков. Павел понимал, что это правильно. И все-таки еле удержался, чтобы не попросить Степана Васильевича поменяться с ним. Нет, он не думал о лаврах человека, которому выпала честь быть на Марсе первым. Его беспокоило другое. Что там ждет космонавта, предсказать невозможно. Хорошо бы проверку на опасность сделал он, Гуща, чья жизнь не так ценна для человечества, как жизнь Бурмакова. Но он был дисциплинирован и, встав, коротко ответил:
