— Ты очень хорошая, моя дорогая. Мне тоже тяжело расставаться. Но, если бы у меня не было тебя, мне было бы еще труднее.
— После того как у родителей спросили разрешения на Витину подготовку, я обо всем догадалась, хотя и раньше подозревала. Сначала сердце как оборвалось. А потом, знаешь, даже загордилась. Думаю, буду ежедневно сидеть у телевизора и ждать новостей. Вы же будете рассказывать, как вам там, правда? А когда-нибудь ты скажешь что-то такое только мне одной, правда, Павлик? — голос у нее немного изменился, однако сразу же снова стал веселым. Слишком весёлым.
У Павла тоже комок подступил к горлу. Не ожидал он, что случится между ними такая горькая сцена, когда обоим плакать хочется. Думалось, что сначала радость, а слезы — когда-нибудь потом.
— Не горюй, Валюша, — он нежно улыбнулся, — до старта еще не четырнадцать секунд. Зато как прекрасно будет возвращение!
— Я буду очень ждать, Павлик. И хватит нам обоим грустить. Мы же с тобой вместе, да? Ну так займись чем-нибудь, а я приготовлю кофе. Обедать будем, когда папа с мамой придут. — И она выбежала в кухню.
Павел посмотрел ей вслед и, счастливый, подумал, что его Валя — очень хороший человек, что он никогда и ничего не будет больше от нее скрывать. И радости, и горести будут у них общие. Он подошел к книжному стеллажу, который занимал всю глухую боковую стенку комнаты, и с удовольствием пробежал взглядом по переплетам. В последнее время многие начали заменять бумажные книги кристаллозаписями; их можно было слушать или читать на экране — как тебе хочется. Наверное, в наше время, когда человек, как никогда ранее, густо обрастал бытовыми вещами, это было удобнее. Ведь целое собрание сочинений можно записать на несколько небольших кристалликов. Конечно, новое всегда приходит на смену старому, это закон жизни. Павел понимал, что и печатное слово постепенно уступит дорогу другим формам передачи информации. Но он не хотел бы, чтобы художественная литература полностью перешла на кристаллики, в записи. Исчезло бы очарование пребывания наедине с книгой, словно появился бы кто-то посторонний — то ли голос с собственным восприятием мысли писателя, то ли слишком равнодушный экран. Есть в этом что-то неповторимое, волнующее, когда берешь книгу в руки, листаешь страницы, можешь вернуться к прочитанной мысли, которая тебя чем-то поразила.
Библиотека у Вали была богатой, и почти четверть ее составляла научная фантастика. Правда, это была Витина заслуга. Сама Валя фантастику не признавала, считала, что в повседневной жизни и работе немало есть такого, что не придумает ни один фантаст. И в пример всегда ставила свой научный институт, где была открыта тайна фотосинтеза и где успешно вмешивались в наследственный механизм растительной клетки. Павел, посмеиваясь, спрашивал, видела ли она телекинез в действии или встречала ли инопланетян в этой своей «повседневной» жизни? Валя горячилась, доказывала, что лучше реальное путешествие к Луне на современном корабле, чем воображаемый полет к звездам на фотонном звездолете, которого, наверное, никогда не построят. Павел научную фантастику любил, был уверен, что она развивает в человеке своеобразное, раскованное, независимое от привычки понимание, нестандартное мышление, и, споря, легко заводил Валю с ее доказательствами в глухой тупик. Девушка тогда злилась. Раньше Павел считал, что виной самолюбие. А сейчас вдруг подумал, что в ней подсознательно жило предчувствие поворота в его судьбе. Как, пожалуй, каждая женщина, Валя в отношении своего избранника была эгоистичной, не хотела его делить ни с кем и ни с чем. Космос же угрожал забрать у нее Павла надолго.
