Бурмаков догадался, что комфорт в коттедже впечатления на нового жильца не произвел, и улыбнулся:
— Поверьте, коллега, когда-нибудь вы оцените созданные здесь условия. А теперь, извините, я временно вас покину
Новые обстоятельства, необходимость доказывать вскоре свое право на участие в экспедиции, а пока что вынужденное ожидание — все это будоражило Павла, не давало сидеть на месте. Он походил по комнатам, полистал несколько книг, даже включил телевизор. Наверное, передача была интересная — репортаж с подводной океанской станции. А он, глядя на экран, поймал себя на том, что не улавливает сути событий. И тогда выключил телевизор и вышел из коттеджа.
Солнце уже клонилось к западу, но все еще было жарко и даже в тени крон крутых корабельных сосен не ощущалось прохлады. Павел отыскал заросшую тропинку и углубился в чащу.
Опушка скоро кончилась, началось мелколесье — заросли молодых березок и ольхи. Ветки хлестали по лицу, царапали руки. А Павел все шел и шел, пока не набрел на спокойное, поросшее лилиями лесное озеро. Он зашагал по травянистому берегу. Под ногами пружинило, как на высохшем торфяном болоте, в неподвижном воздухе стоял терпкий запах прошлогодних листьев — наверное, вчера или позавчера здесь был дождь и лес не успел еще просохнуть.
В том месте, где из озера вытекала маленькая прозрачная речушка, Павел остановился. Около истока кто-то смастерил шалаш, рядом привязал лодку. Павел сдвинул с места лодку, вставил в уключины весла и внезапно вспомнил, что еще два дня назад собирался с Валей махнуть на Браславщину. На сердце стало тяжело. Так и не отплыв, он выскочил на берег, подтянул лодку к столбику и, не разбирая дороги, прямо направился домой.
— Волнуешься? — Бурмаков уже ждал его.
Павел подумал, что этот человек умеет смотреть собеседнику в душу, и честно ответил:
— Не люблю неопределенности, ожидания.
Степан Васильевич сочувственно выслушал, сказал:
— Я сам был такой. А будет ведь минута, Павел Константинович, когда вы даже сегодняшний, невеселый, может, для вас день вспомните как один из самых дорогих и любимых. — Он провел Гущу в гостиную, усадил в кресло, сел сам напротив. — А что касается неопределенности, то она для всех. За исключением разве одного: «Набат», так будет называться наш планетолёт, стартует точно в назначенное время.
Павел пристально посмотрел на Бурмакова, ища на его лице волнение, беспокойство, однако ничего не заметил. Степан Васильевич задумчиво перебирал пальцами листики черемухи, нависшей над открытым окном.
