Быть бы драке, но в горницу вошел отец.
- Ты зачем же, Минька, тут лег? - спрашивает.
- Я с маманькой сплю.
Отец сел на кровать и молча начал крутить усы. Потом, подумав, сказал:
- А я тебе в горнице с дедом постелил...
- Я с дедом не ляжу!..
- Это почему же?..
- У него от усов табаком дюже воняет!
Отец опять покрутил усы:
- Нет, сынок, ты уж ложись с дедом...
Мишка натянул на голову одеяло и, выглядывая одним глазом, обиженно сказал:
- Вчерась ты, батянька, лег на моем месте и нынче... ложись ты с дедом!
- Ну ладно, ляжу с дедом, а про войну рассказывать не буду.
Отец поднялся и пошел в кухню.
- Батянька!
- Ну?
- Ложись уж тут...- вздыхая, сказал Мишка и встал.- А про войну расскажешь?
- Расскажу.
Дед лег к стенке, а Мишку положил с краю. Немного погодя пришел отец. Придвинул к кровати скамейку, сел и закурил вонючую цигарку.
- Видишь, оно какое дело было... Помнишь, за нашим гумном когда-то был посев лавочника?..
Мишке припомнилось, как раньше бегал он по душистой высокой пшенице. Перелезет через каменную огорожу гумна и - в хлеба. Пшеница с головой его хоронит, тяжелые черноусые колосья щекочут лицо. Пахнет пылью, ромашкой и степным ветром. Маманька говорила, бывало, Мишке:
"Не ходи, Минюшка, далеко в хлеба, а то заблудишься!.."
Батянька помолчал и сказал, гладя Мишку по голове:
- А помнишь, как ты со мной ездил за Песчаный курган? Хлеб наш там был...
И опять припомнилось Мишке: за Песчаным курганом вдоль дороги узенькая, кривая полоска хлеба. Приехал Мишка с отцом туда, а полоса вся скотом потравлена. Лежат грязными ворохами втолоченные в землю колосья, под ветром качаются пустые стебли. Помнит Мишка, как батянька, такой большой и сильный, страшно кривил лицо и по запыленным щекам его скупо текли слезы. Мишка тоже плакал тогда, глядя на него...
Обратной дорогой спросил отец у бахчевника:
"Скажи, Федот, кто потравил мой хлеб?"
Бахчевник сплюнул под ноги и ответил:
"Лавочник гнал скотину на рынок и нарочно запустил на твою полосу..."
...Отец придвинул скамью ближе, заговорил:
- Лавочник и остальные богатеи позаняли всю землю, а бедным сеять было не на чем. Вот так везде было, не в одной нашей станице. Шибко обижали они нас тогда... Жить стало туго, нанялся я в пастухи, а потом забрали меня на службу. На службе мне было плохо, офицеры за всякую малость в морду били... А потом объявились большевики, и старшой у них - по" прозвищу Ленин. Сам-то собой он вроде немудрящий, но ума дюже ученого, даром что наших, мужицких, кровей. Задали большевики нам такую заковырину, что мы и рты пораззявили. "Что вы, говорят, мужики и рабочие, раззяву-то ловите?.. Гоните господ и начальство в три шеи да поганой метлой! Все - ваше!.."
