Итак, утром рано, пока спала Изабель в своей девичьей спаленке, окнами в сад, цветущий яблонями и ранней сиренью, пока не поднялся милый друг Вольфганг, а только глухой кашель слышался со второго этажа из комнаты с верандой, когда только Аннелоре в чепце и фартуке возилась на кухне, готовя завтрак, в это раннее и тревожаще сладкое своею прелестью утро Эберхардт собрался на ярмарку в соседний город и не велел говорить невесте о том, куда он поехал, дабы поездка была совершенным для нее сюрпризом. Аннелоре, прислушиваясь с тревогой к глухому кашлю наверху, сказала, что Изабели ничего не скажет, но чтобы он приезжал поскорее, потому что все домашние (только так назывались теперь живущие в доме) будут скучать. Эберхардт сообщил еще, что задержится до утра, чтобы не волновать тетушку и не проезжать поздно дорогой… Какой — они знали оба.
Эберхардт уехал, и почти сразу же спустился сверху Вольфганг и, щебеча как птичка, появилась Изабель. Солнечный день начался несколько грустнее обычного, потому что за столом отсутствовало главное для всех лицо, любимое и любящее. Начался день со счастливой тихой светлой грусти, но закончиться так же ему не удалось. Не представляла тетушка Аннелоре, что, до дрожи боясь ночной лесной дороги, она на ней будет прятаться, на ней искать прибежища и ею бежать в самое глухое время ночи, благословляя темноту и шум деревьев.
Увы. Гости Эберхардта оказались преступной и странной парой, которая ждала своего часа, чтобы завладеть немалыми богатствами Эберхардта и Аннелоре. Были ли они братом и сестрой — так и осталось неизвестным. Ходили потом слухи, что Аннелоре видела Изабель в тот день обнаженной, и это был мальчик, прелестный мальчик — подросток… Но что там могло показаться Аннелоре, точно неизвестно, известно только то, что к вечеру этого дня она услышала их разговор, довольно громкий и наглый (они думали, что Аннелоре как всегда в саду или на кухне, либо просто считали ее уже несуществующей и потому неспособной что-либо кому рассказать), — наверное, с подробностями предстоящего убийства и грабежа, потому что не зря Аннелоре кинулась среди ночи в домашних туфлях, не сняв фартука, из дому. Она стучала во все двери, но дверей никто не открывал, потому что от волнения голос ее охрип и потому что саарцы — ни один! — не поверили, что добропорядочная фройляйн Аннелоре бегает как потаскушка по городу и плетет невесть что! И Аннелоре пустилась бегом к лесу. Она поняла, что больше ей ничего не осталось. Злодеи, узнав о ее побеге, нашед ее комнату пустой, кинулись за нею следом. Вот тут и спасла Аннелоре лесная ночная дорога, которая замаливала, видно, свой нечаянный прошлый грех. Аннелоре с ужасом слышала проклятия плутавших в лесной чаще негодяев, в душе проливая слезы от того, что столь прекрасные видом юноши могут быть так черны душой. Голоса удалились, и тетушка полетела легче птицы по дороге в соседний городок, где спокойно спал на постоялом дворе довольный покупками и жизнью ее племянник Эберхардт. Полицейский городка помог разыскать ей племянника, и, выслушав Аннелоре, Эберхардт было оседлал коня, чтобы броситься в Саар-Брюккен или в лес на розыск преступников, но вдруг осел, горестно задумался, вызвал полицию, а сам остался на постоялом дворе. Прибывшие в Саар-Брюккен полицейские в доме никого не нашли, и все вещи, даже серебряные ковши, ложки и другая утварь, оказались нетронутыми. Видимо, решили они, разбойники испугались и оставили Саар-Брюккен навсегда. Что произошло с ними дальше, никто не знает. А Эберхардт исчез тоже. Уехал. Нескоро вернулась и Аннелоре. Стала жить замкнуто, на улицу не выходила, посылала везде прислужницу, пивную «Гоп-гоп, саарцы!» больше не открыла. Говорят, она вышла замуж за полицейского, того, который первым увидел ее бежавшую по дороге в ночных туфлях и фартуке… Кто знает. Какой-то мужчина жил в ее доме, но тот ли… Об этом также ничего неизвестно. Но нас это уже не должно интересовать, потому что для дальнейшей истории тетушка Аннелоре нам не нужна.
