— Кто этот студент, так хорошо владеющий боевым оружием?
Генерал отвечал:
— Это студент Чехов, родственник Антона Павловича Чехова.
— Это того, который композитор? — отреагировал п/п Деревянко.
Наш интеллектуальный генерал настрочил докладную ксиву высшему начальству. Мол, так и так, руководитель сборами трех гуманитарных вузов не знает, кто такой А.П. Чехов. И получил назидательный ответ: «Офицер Деревянко может не знать, кто такой Чехов, но он хорошо знает свое дело».
По субботам, ближе к вечеру мы подходили к забору и глядели сквозь щели и дырочки от выпавших из досок от летней сухости сучков, как со стороны Вышнего Волочка двигались широким фронтом ткачихи. Когда они подходили близко, мы отступали вглубь территории, ближе к казарме. Женщины окружали забор и начинали стучать руками, ногами и всякими предметами, требуя удовлетворения. Запрет подходить близко к ограде был строгим. О женском насилии мы кое-что слышали из лагерного фольклора. Хоть и подливали нам в солдатский котел бром, наши койки по утрам напоминали палаточный городок. Читал я как-то в «Комсомольской правде» интимные признания молодой доярки: «У советских женщин, оповестила она страну, секса нет». Но мы-то по опыту своему знали, что е-е-есть! И надо сказать, что не все разделяли газетно-комсомольский пафос доярки. Разве что престарелые вожди-импотенты?! Возможно, именно поэтому по одну сторону забора жили молодые здоровые мужики, а по другую — неухоженные женщины. И у тех, и у других секс имел место быть там, где ему быть положено. И вот какая догадка посетила меня: чтобы надоить сотни литров молока, нужно долгие часы мастурбировать соски дойной коровы. Не было ли это формой сексуальной сублимации советских доярок без секса?
Вернувшись в Москву перед тем, как разъехаться на каникулы, решили мы обмыть свои звездочки младших лейтенантов. А как же иначе. Собрались у меня на Чаплыгина. Ира была в Крыму у родителей. Наскребли по сусекам на две четвертинки «Московской» водки и буханку ржаного хлеба. Опытный в хмельных делах Сережа Чехов вылил в найденную в хозяйстве емкость обе чекушки, накрошил хлеба. «Называется это гастрономическое блюдо “тюря”», — сообщил Сережа и пообещал быстрый хмель для всех. Сережа не обманул, и мы все шестеро быстро забалдели.
Вечер был жаркий, душный. Открытое настежь окно не приносило свежести. Над Москвой висело черное низкое грозовое облако, которое страдало оглушительными резкими разрывами грома и вспышками молний. Не знаю, почему мы богохульствовали, изощрялись в грубой антирелигиозной риторике. Внезапно вспышка «ярче тысячи солнц» ослепила и парализовала нас. Шаровая молния влетела в комнату, прошла за нашими спинами и, вылетев в то же окно, в которое влетела, ударила в металлическую противопожарную лестницу на противоположной стене дома и рассыпалась яркими искрами, как ракета в праздничном небе.
