к любой погоде привыкать.
Так думал молодой Игорь Шкляревский в середине 70-х ушедшего столетия. Возможно, в новом столетии Игорь Иванович начал «привыкать». Но как-то не верится в такую жертву.
Два раза ездили мы вместе ловить семгу на суровые, тяжело доступные реки русского Севера Мезень, Мегру, Зимнюю Золотицу. И бывало порой мне тесно с Игорем на узкой, поросшей буйными цветущими травами нейтральной полосе, между стремительной рекой и молчаливой угрюмой тайгой, куда нога человека ступала, возможно, не чаще, чем на луну. Тесно было нам, двум сангвиникам, двум холерикам, обоим нелегким типам, на краю земли.
Продолжаю читать стихи. Какие чувства пробуждают они в душе моей? Нежность и благодарность. С Игорем Шкляревским нашей молодости останусь уже до конца.
Поэт — человек высокого, благородного чина, бесплотного, независимого духа, подчас умнее и больше самого себя во плоти.
* * *
С той поры, как у меня появилась своя мастерская, обзавелся привычкой, которая с годами стала ритуальной. Мастерские менялись, привычка оставалась. В последний день каждого уходящего года я занимаюсь генеральной уборкой. Не мытьем полов и вытряхиванием пыли. Моя уборка иного рода. Я освобождаюсь от предметов, которые, накапливаясь, начинают теснить, покушаясь на мое пространство не только физическое, но и духовное, представьте, в котором происходит моя главная жизнь.
Реплика по существу.
Научиться отличать предметы полезные от тех, которые лишь притворяются таковыми, совершенно необходимо. Предметы только прикидываются неодушевленными, на самом же деле многие из них обладают душой, живут своей жизнью, перманентно агрессивны к человеку, их породившему. Согласно учению об интуитивизме, такие предметы Н. Лосский называл «явлением». Их коварная цель — исподволь, мало-помалу, овладеть местом человека, заполнить его собою. Способность отбора предметов необходимых от необязательных свойственна японскому мироощущению, в котором единение души человека с душой предметного мира и природой является важным фактором бытия. В поездках по Японии я с изумлением и восхищением убеждался в этом. Европейцы, давно увязшие в вещном мире, хорошо знающие его «рыночные цены», мало знают об истинной ценности предметов и опасных свойствах их сущности. Терпимость и попустительство к предметам, вытесняющим нас из жизни, истолковать только барочно-мещанскими представлениями о комфорте и уюте было бы легкомысленно, следовательно, неверно. Как бы то ни было, от них нужно защищать свое жизненное пространство, как защищает рачительный хозяин свое поле от сорняков, которые, если не пропалывать, задушат полезные злаки.
