Но другая встреча — с Александром Галичем — вылилась в близкие отношения вплоть до его эмиграции в 1974 году. Он появился в нашем доме вечером, к ужину. Мы с Ирой пригласили несколько гостей. Галич пришел с зачехленной гитарой, и стало ясно, что Александр Аркадьевич будет петь. И он пел. Мы выпивали и закусывали до первых петухов. Вижу его склоненную низко над грифом гитары голову, слышу голос, радуюсь и переживаю вновь.
Не причастный к искусству,
Не допущенный в храм,
Я пою под закуску
И две тысячи грамм.
Что мне пенится пеной
У беды на краю?!
Вы налейте по первой,
А уж я вам спою!
<…>
Спину вялую сгорбя,
Я ж не просто хулу,
А гражданские скорби
Сервирую к столу.
— Как живется, караси?
А мы хмельным хором:
— Хорошо живем, мерси.
Спасибо, дорогой Александр Аркадьевич, за то, что подарил мне частицу своего сердца, которая навсегда осталась в моем.
В числе приглашенных был мой товарищ с юных лет Слава Степин. Жили мы после войны в одном и том же угловом доме. Окно нашей полуцокольной квартиры выходило на Комсомольскую улицу. Окна большой квартиры Степиных — на улицу Карла Маркса. Его отец был важным партийным функционером. Возможно, именно потому, что Слава Степин с юных лет смотрел в окна на улицу Карла Маркса, он позже закончил философский факультет и затем стал профессором Политехнического института. Когда Слава говорил о своем, он преображался из вялого в общем-то увальня в страстного оратора, умного и неосторожного. Распуская хвост веером, токовал, как глухарь, не видя никого и ничего вокруг. Так однажды была записана его «домашняя лекция». Хотя к этому времени вождь мирового пролетариата уже жарился в аду на радость всем чертям, все же лекция рискованная. Отец Славы Степина, так говорили, валялся в ногах, первого секретаря ЦК КП Белоруссии. Славу всего лишь изгнали с работы, и он уехал в Москву. Много позже он возглавил Институт философии Российской Академии наук.
Кто-то скажет, что нет добра без лиха, уж точно я тому свидетель. Сколько их было — творящих зло, провокаторов, сочинителей подметных писем и доносов, тем большим добром их старания оборачивались, если говорить о себе.
Смысл роковой «лекции» Славы Степина заключался в том, что человеческая цивилизация рано или поздно будет вынуждена прийти к общественному устройству, условно говоря, рабовладельческому, но на новом, высоком уровне развития новых технологий, медицины и… этики. Жизнь реальная заставит отказаться от лицемерных, лживых идеологических лозунгов. Слава говорил о том, что жизненные ресурсы планеты и наша атмосфера имеют предел, превысив который, «отношения между размножением населения и возрастающей необходимостью количества пропитания» будут неизбежно стимулировать врожденный инстинкт человека к агрессии и поиски все более современного оружия массового уничтожения, о чем предупреждал Мальтус еще в XVIII веке. И если планета не распылится в космический прах, то человеческая элита — научная, техническая, словом, интеллектуальная — возьмет людскую судьбу в свои руки, и прежде всего — регуляцию народонаселения. При рождении будет вживляться в мозжечок «пюс» с записанной в нем программой хорошего духовного и душевного самочувствия, ощущения счастья. Нисколько при этом не унижая интенцию к творчеству, если к тому имеются природой данные человеку способности, ну и т.д. в этом духе. Должен признаться, я сочувственно воспринимал слова товарища. Сегодня, спустя полстолетия, слышу и читаю то слева, то справа так или иначе сходные мысли. Я-то уверен, что такого рода соображения будут развиваться и совершенствоваться, если политики самых продвинутых стран, в риторике коих слова «свобода, демократия, гуманность, справедливость, равенство и братство» являются излюбленным словарем, не прекратят преступное производство и продажу с целью наживы оружия миллионам и миллионам людей, ревниво сохранившим в девственной чистоте средневековые мозги. Эти варвары уже сегодня могут вернуть планету к доисторическому состоянию. И это не худший исход.
