На следующий день в Дрездене я подписал девятьсот шестьдесят восемь офортов и вернулся в Берлин с тремя авторскими экземплярами моей «Кроткой». Через день я, счастливый Вертер, прощался на вокзале со своей милой Шарлоттой, так и не вспомнив ее настоящего имени.
Расположившись в шезлонге, я смотрел на установленную в саду моей мастерской бетонную глыбу разрушенной Берлинской стены. Я знал, что изображу на ней. Я смотрел дальше и размышлял о другом. Тогда в Минске было что? Искушение или Благая весть? Я нарушил обет или верно услышал голос — вот в чем вопрос. Останься я верен слову, не было бы конкурса, следовательно, и офортов к «Кроткой» и, разумеется, Берлинской стены и «моста поцелуев». С иллюстрациями к «Кроткой» связано одно из первых замечательных событий в начале второй половины моей жизни, которым поделюсь несколько позже.
Сильвестр Верже реализовал свою затею и объездил с этой необычной выставкой многие страны мира. Я сопровождал выставку дважды: в Южную Корею и Россию. Одно дело «отрыжки мышления современного искусства», другое — реально пережитые художником впечатления. Мой блок неизменно помещался на обложках каталогов и афишах, и не могу объяснить, почему это меня радует. Надо уметь слышать свой внутренний глагол.
* * *
Кооперативный дом, в котором мы жили в начале 70-х годов, всем фасадом смотрел на ограждение из серого бетона, за которым находилась киностудия «Беларусьфильм». Многие мои приятели работали там: художники, режиссеры, кинооператоры, редакторы… Наша квартира была близким и гостеприимным прибежищем, куда можно было запросто без предупреждения забежать в любое время дня, а то и ночи.
О, как же беспечно мы жили, как щедро разбазаривали время, с расточительной легкостью отпускали в небытие недели, месяцы… годы, кружили веселые хороводы, с восторгом отдавались соблазнам, страстно и яростно спорили ни о чем, серьезно до умопомрачения переживали то, что, в сущности, и вспомнить невозможно. Эх, молодость, эх, младость! Где вы, мои товарищи, подруги, соперники? Хочу перечислить оставшихся и не могу выйти за число пальцев на одной руке. А ведь, свершись чудо и повторись все сначала, — жил бы, знаю, так же, хоть и с пониманием непреходящей ценности времени, — беспечно, весело, взахлеб, наопрокидь, наобум.
Все съемочные службы в Минске были много дешевле, чем в столице, и «Мосфильм» часто арендовал павильоны и монтажные цеха на нашей киностудии. Потому в Минск иной раз наезжали знаменитости из Москвы. И так повелось, что мои киноприятели многих из них приводили в наш дом. Как-то оказался у нас Булат Шалвович Окуджава. Ира и я любили то, что он делает, песни его, их интонацию и вообще как он себя вел. В те времена Булат Окуджава был в ореоле неофициальной славы и изгоем у властей. Это знакомство, к сожалению, не имело продолжения.
