Нужно, однако, признать грандиозность коммерческой аферы. Какой там Чичиков… коляска… мертвые души. Ай да Гоголь, ай да Николай Васильевич! Какую идейку посеял в умах потомков, прежде чем помереть. Знал ведь, на какую почву ляжет. И принялась-то как, разрослась, но «заросли милы не всем, не всем тамариск низкорослый…». В мертвых оврагах пчела мед не ищет.
Нет товара доходнее глупости человеческой.
Досадно. Последние годы «речевой» драматический театр все более оставляет меня равнодушным. Растет разочарование. Недоверие. Слышу голос: «Это твоя проблема, испытав сильное впечатление, ты готов вычеркнуть многое. Это глупо». Согласен, глупо.
Так случилось, что многие мои друзья-товарищи — люди театра. Но изречено: «Платон мне друг, но истина дороже». Эта крылатая фраза утверждает меня в праве высказать все же мысль, но, разумеется, не претензию быть носителем истины. Если кто-либо из моих товарищей, прочтя сказанное ниже, воскликнет «Борис, ты не прав!», я с легким сердцем переведу дыхание.
Я люблю театр. Это признание тут же вызывает в памяти чувств замечательные впечатления о некоторых спектаклях, мною виденных в разные годы.
Первый, изумивший, родивший другой взгляд на театр, — «Король Лир» Питера Брука с Полом Скофилдом. И далее навскидку, не контролируя хронологию. «Смерть Иоанна Грозного» в постановке молодого Леонида Хейфеца с пронзительным Андреем Поповым в декорациях Сумбаташвили. Правильнее сказать, в их величественном отсутствии. Что осталось в эмоциональной памяти? Необъятное сценическое пространство театра ЦДСА. На авансцене слева, если не ошибаюсь, маленькая грубо сколоченная табуретка или плаха. На ней шапка Мономаха. В центре — Трон, Посох, Царь. Всверливающийся взгляд тирана в чернь зрительного зала. Мощная неотразимая метафора российской извечной драмы. Дремучая даже на географической карте территория, не способная к цивилизованному охвату.
«Взрослая дочь молодого человека» — глоток свежего воздуха в 70-е, увлекательный диалог, веселый и печальный, с восторженным залом. Таким остался в чувствах спектакль Анатолия Васильева.
«Без вины виноватые». Впечатление от спектакля неразрывно с радостью встречи с Петром Фоменко, казавшейся невозможной после эмиграции.
Вечерний, разогретый за день горячим солнцем Париж, когда небо над городом неизъяснимого прозрачного цвета, который не выразить ни словом, ни живописью. Как небо белых ночей над Санкт-Петербургом.
Барочная шкатулка — театр Athénée сверкал золотом интерьера, дышал переполненным залом. Пеший переход зрителей после первого акта из театра в Grand Hotel Opéra, в ресторане которого разыгрывался второй акт спектакля. Такого натурального слияния театра с реальной вокруг жизнью города мне видеть не приходилось.
