— Коты — они умные, — снова подал голос наш перегарный пророк. — Они…
Мой ботинок снова надавил на туфлю.
— Да, да! Феликс очень-очень умный. Он ведь тоже прилетит потом к нам?
— Все там будем, — изрёк гадкий старикашка.
— Да, — обрадовалась девочка. — И мы снова будем все вместе! Все!
Мы сидели и ждали. Девочка тараторила без умолку. Про кота Феликса, про подружку Катю, про то, что она уже умеет ездить на двухколёсном велосипеде… Старичок, слава Сирсу, молчал. Часы на мэрии пробыли десять. Толпа вдруг разразилась радостными криками.
— Началось… — прошептала Майка.
И впрямь. В блюдце играли сиреневые сполохи. Над столиком клубился сиреневый туман. Туман медленно поднимался и вскоре окутал всё вокруг.
— Мы в облаке! В настоящем сиреневом облаке! — радостно закричала девочка Таня.
— Отче наш, Иже еси на небесех! — загундосил вдруг старик.
Мы с Майкой взялись за руки.
Я растворялся. Я вспоминал. Я помнил берег моря и податливые губы. Я помнила эти сильные, но робкие руки, которые никак не могли расстегнуть пуговки. Пришлось помочь. И невозможно удержать равновесие, велосипед падает, а справа огромная грязная лужа… А у тебя только плакат, а у них велосипедные цепи и ножи. И огромный кулак, уже занесённый для удара…
Я? Меня уже не было. Мы? Не было уже и нас. Был Я. Огромный и висящий в пустоте. Я? Кто Я? Зачем Я здесь? Почему вокруг холодная пустота? Зачем мерцают в бесконечности далёкие огоньки-звёзды? Зачем нужен этот холодный раскалённый шар? Подо мной — или внутри меня — медленно вращается другой шар, голубовато-зелёный. Это — мой дом. Но… вернуться туда я не смогу никогда. Откуда Я это знаю? Не знаю… Но я знаю.
Я ничего не понимаю, но помню всё. Я помню миллионы ласковых женщин, склонившихся над моей кроваткой. Помню, как миллионы мужчин — самых сильных на свете мужчин — держат меня за руку и мы бежим… Бежим навстречу набегающим волнам. И меня обнимает тёплое море и сильные руки отца.
Я помню первый поцелуй. И как неловко он тыкался, не попадая в губы… И как… Как мы слились в одно целое. Я помню и другое. Велосипедные цепи, от которых едва удавалось увернуться. Грохот взрывов и истошные крики раненых. И миллион раз я бежал в атаку. И падали рядом со мной товарищи. А Я добегал. Или тоже падал, наткнувшись на крохотный кусочек свинца. Но я никогда не умирал. Я ещё ни разу не умирал…
Хоть и корчился миллионы раз в полузасыпанном окопе. А сверху летели комья земли и осколки. А потом Меня кромсали хирурги. Их лица были серыми от усталости. Где-то побеждал профессионализм, где-то — усталость. Мне — Нам повезло. А, может, и не повезло. Может лучше было сдохнуть в том окопе или на тех окровавленных простынях?!
