Наш маленький отряд в составе всей армии уже часа четыре сражается с лесным пожаром, рвущимся в наступление на широком фронте. Я удивляюсь упорству моих товарищей. Посидев на сваленном дереве минут десять — пятнадцать, они снова берутся за пилу. А у меня руки, кажется, отвалятся от усталости.
Побаливает голова, и хочется есть. Но это невозможно. Не могу же я бросить двоих товарищей и пуститься на поиски корзины с ватрушками бабки Аграфены! Да и где сейчас искать деда Никанора? Я продолжаю свою однообразную работу. Втыкаю багор в ствол дерева, наваливаюсь на шест. Я жду, пока дерево не упадет на землю. Теперь я не кричу «бойся», если нет никого поблизости, пользуюсь этим сигналом в случае действительной необходимости.
Начинает смеркаться. Я так голоден, что почти готов покинуть товарищей и отправиться на розыски деда Никанора. Но в это время к нам подходит маленькая девочка в белом платке, завязанном узелком под подбородком. Косичка торчит из-под платка золотистым хвостиком, и красная тряпочка, вплетенная в волосы вместо ленты, взлетает при каждом резком повороте ее тонкой, подвижной фигурки.
— Дима, это мамка прислала, — говорит девочка и ставит корзинку рядом с братом, наклонившимся около осины, которую мы валили.
— Отойди, не видишь, что ли! — грубовато прикрикивает брат. — Сейчас кончим, и шабаш…
Девочка ничего не отвечает, поднимает корзинку, отходит и садится на пенек позади меня. Покончив с осиной, Димка зовет сестренку:
— Машутка, давай теперь!
Он опускается на сваленную осину и, приняв корзину из рук девочки, начинает разворачивать тряпку. Я отворачиваюсь, раздумывая, что мне делать. Сейчас, пожалуй, самое время пуститься на поиски деда Никанора. Но я почему-то не в состоянии двинуться. Васька, второй паренек, усаживается на дереве рядом с Димкой, а Машутка отходит и снова устраивается на пеньке, разглядывая меня без всякого смущения.
— Ну чего ты там, Серега, садись, что ли, — зовет меня Димка.
Я не заставил повторять приглашение и опустился рядом с товарищами на осину. Димка достал из корзинки два сложенных вместе ломтя черного душистого хлеба, посыпанных солью, аккуратно разломил их на три равные части, одну подал мне, а другую Ваське. Потом из литровой бутылки налил в кружку молока и протянул мне первому. Хлеб оказался очень вкусным, не говоря уж о молоке. Я не мог оторваться от кружки. Наконец передал пустую кружку Димке и тот налил молока Ваське. И, когда я уже расправился с хлебом, Димка налил себе.
