Но вот перед нами расходятся под углом две дороги. Смотрим поочередно то на одну, то на другую, смотрим друг на друга. В лучах заката золотится старая искривленная сосна. Она широко раскинула ветки во все стороны и нависла над обеими дорогами. Одинаковый мелкий кустарник растет по одну и другую сторону дорог.
— Куда теперь идти? — пожимает плечами Витька.
Почему он спрашивает меня, когда я тоже не имею ни малейшего представления о дороге! Меня это злит.
— Закудакал! «Куда, куда»!.. А я почем знаю! — отвечаю я резко.
Ставим корзинки под развесистой сосной и расходимся один на левую, другой на правую дорогу. Проходит, может быть, две или три минуты. Я уже отчаиваюсь что-нибудь определить, но тут раздается Витькин радостный крик:
— Серега! Ветка!
Я подбегаю к другу и вижу сломанный дядей Васей сучок на низкорослой ольхе. «А если бы не дядя Вася?» — думаю я. Но сейчас не время размышлять.
— Айда за корзинками, да прибавим шагу, а то скоро совсем стемнеет, — говорю я.
И мы бежим к сосне.
Но как мы ни прибавляем шагу, как ни спешим, а до поворота на лесную дорогу добираемся уже в сгустившихся сумерках. Когда входим в лес, то кажется, будто нам на глаза надели темные очки, через которые наблюдают затмение солнца. Но солнца сейчас уже нет. Даже слабого красноватого отблеска его лучей не осталось на вершинах деревьев. Только там, в просветах между ветвями, виднеется небо с редкими звездами.
Мы торопливо шагаем по лесной дороге. Безмолвие обступает нас со всех сторон. Даже на небольшом расстоянии едва различаются темные силуэты сосновых стволов. Еще совсем недавно, днем, мы проходили здесь втроем и зеленый бор казался таким веселым, почему же сейчас эта тревожная тишина вызывает страх?
— Сказал бы хоть что-нибудь, — прошу я Витьку.
Говорю же я это для того, чтобы разорвать гнетущую тишину и отогнать мрачные мысли. Но голос мой звучит тихо и хрипло, будто чужой. Горло словно перехватило тугой резиной.
— Что я скажу? — так же глухо отзывается Витька.
— Хоть чего-нибудь…
— Давай бежать, — предлагает он, и я понимаю, что ему тоже страшно в лесу.
Но мы не бежим, потому что бежать еще страшнее. Кажется, побеги — и все страшное бросится следом за тобой, зашумит, затопает ногами. Нет, надо идти шагом, но только нельзя молчать. И я пересиливаю себя, начинаю говорить, стараясь произносить слова громко и уверенно:
— Сейчас придем. Бабка, наверное, молоко и хлеб на крыльце поставила. Поедим — и спать на сеновал. Здорово!
