И тут его сиятельство внезапно закричал:
— Хватит, Ванча, хватит! Ты настоящий Мафусаил[24] (благодетель, очевидно, спутал Мафусаила с Меццофанти:[25] lapsus linguae или memoriae[26]. Что вы хотите, милосердие требует прощать меценатам подобные оговорки). Однако мне не понять, отчего в речи утверждается, что он напоил голодных и накормил жаждущих. Это же явная ошибка! Или это licentia poetica?[27]
— Нет, это ораторский прием, образ, именуемый метонимией, — ответил я.
— Да, да, монотония… я помню, мы тоже когда-то проходили… монотонию. Конечно, разве голодные не пьют? И соответственно: накормить жаждущих. О, наш поэт! Да, Бомбардирович-Шайковский! Великий он человек, Ванча! Великий… Гм, гм. А почему он не зовется своим подлинным именем: Имбрица Шпичек из Воловщины… А, Ванча?
— Так это все равно что моя кличка Дармоед.
— А, теперь мне все ясно. Твое прозвище — Дармоед, а его — Бомбардирович-Шайковский. Ну и Ванча, дьявольское отродье вроде своего родственника Юрича! Вот так так… А что, Ванча, — после долгого молчания пришел к выводу Меценат, — если ты на годовом собрании нашего общества «Скромность и терпение» вместо меня произнесешь это длиннющее сочинение нашего величайшего лирического поэта? А? Да ты обязан это сделать просто из благодарности за мои благодеяния!
— Я, конечно, готов, ваше сиятельство! Но это же совершенно невозможно. Что бы сказали древние римляне, если б вместо знаменитого Цицерона в сенате выступил какой-нибудь к примеру, его scribax vulgaris![28] А наши газеты, ваша светлость?
— Scribax vulgaris… наши газеты… гм, Ванча! Наши газеты? А что они? Или я неизвестен повсеместно своими благодеяниями, о которых все газеты писали наиподробнейше? А, Ванча? Или все эти обжиралы и выпивохи не у меня столько раз объедались и напивались? А?
— И все же это совершенно невозможно! — возразил я решительно, так как это была подлинная lucida intervalla[29], когда «светлейший размякал, как масло», что каждый раз проницательно констатировал камердир Жорж. — То же самое скажет вам и знаменитый Бомбардирович-Шайковский, aliter[30] Имбрица Шпичек из Воловщины, — закончил я.
— Совершенно невозможно… совершенно невозможно говоришь, Дармоед? Гм… Ступай-ка ты, осел, в людскую! — закричал переменившимся голосом благодетель и позвонил в серебряный колокольчик. Им он вызывал дивную барышню Лауру.
Я выскочил из покоев Мецената и на лестнице столкнулся с прекрасной Лаурой. Она улыбнулась мне райской, сладострастной улыбкой, в черных глазах ее вспыхнули страсть и холод, несказанная нежность и лютое презрение, ангельская доброта и змеиная злоба — все сразу.
