Ефрейтор глубоко затянулся, видимо, крепкой сигаретой, долго и с наслаждением выпускал дым, сплюнул на пол.
— Тебя же посадят, дурак, — процедил он мирно. — Ну, ладно, иди спать…
Выходя, Григорий оглянулся: Мальшуков сидел, опустив плечи, и пьяно смотрел в черное стекло окна.
В казарме все спали, свет был выключен — и только тускло горел над входом ночник. Сегодня Григорий легкими чувствовал, как близок потолок ко второму ярусу — так тот давил.
«Идиот! Зачем я письмо написал? — тревожно думал он. — Ясно ведь, что Коровин развязал «старичкам» руки и умыл свои. Теперь, в лучшем случае, меня действительно запрут в посудомойке. Неужели в редакции не поняли мою просьбу?»
Вдруг там, где стоял дневальный, в другом конце коридора, ведущего в спальное помещение, заговорили и застучали. Гараев сразу повернулся на правый бок и с головой укрылся простыней, оставив лишь проход для воздуха.
Вскоре он услышал, как ротная «гвардия» протопала в ближний угол, к кроватям Джумахмедова и собачника.
— Кто это там храпит? Дай-ка мне сапог, Дюк.
— Как тебя развезло!
Сапог пролетел над вторым ярусом кроватей в сторону, откуда доносился храп, ударился о проволочную сетку ночника — дзынь! — и в тот миг, когда Гараев чуть сдернул простыню, чернильная вспышка на миг осветила рельефные, каменные позы спящих солдат. Может быть, это было похоже на тот свет.
— Стрелок! — сказал Дюков в темноте.
Гараев снова натянул простыню, придавил правое ухо к подушке, а левое зажал вывернутой вверх рукой, которой цепко сжал холодную перекладину кровати. Так, задыхаясь и не двигаясь, он пролежал минут пять.
— …шара была, что шайка… — это голос Джумахмедова.
Григорий лег на спину и резко стянул горячую простыню до пояса.
— …вернусь — в сторону. Если узнают, где служил, — хана.
Разговор перешел на полушепот. Прошло минуты две.
— А как же ты в войска попал? — снова раздался голос Джумахмедова.
— Паспорта еще не было, а потом…
— Да тише ты! — прошипел Белоглазов.
— …опер слинял куда-то. Ну, шапку, шарф и перчатки мы сняли сразу же. Предупредили, все по-деловому, а он, козел, не внял. Так мы ему вечером в сортире «коробочку» организовали…
Дюков замолчал.
— Как это? — спросил Белоглазов.
— Просто… Двое держат за руки у стены так, чтоб согнуться не смог, а остальные в очередь подходят и бьют под дых… Нас, омичей, было восемь человек, держались гуртом. Так он у нас там дерьмо на полу жрал — заставили…
В углу стало тихо.
— Так что на этот забор я насмотрелся с другой стороны…
