Расстегивая на ходу ремни и пуговицы, солдаты ринулись в спальное помещение казармы, где сразу запахло бельем и потом. Гараев аккуратно сложил форму на табурете и намотал портянки на голенища сапог. И когда он уже был на втором ярусе, к нему выкатилась большая усталая голова Хакима.
— Гриша, я уже приготовил ведра и тряпки.
— А откуда ты знал, что понадобятся? — свесившись, задал дурацкий вопрос Гараев.
Джаббаров был еще в брюках и белой нательной рубахе, над вырезом которой чернели волосы и смуглая кожа азиата.
— Э-э! Ты не знаешь? Теперь все гектары наши…
Григорий вспомнил, как в карантине сержант Джумахмедов заставил рядового Джаббарова на глазах у всего взвода держать, лежа на земле, «уголок» ногами — упражнение для мышц живота — до тех пор, пока из черных испуганных глаз Хакима не потекли слезы.
Однако рано предался воспоминаниям молодой солдат — так, видимо, решил веселый ефрейтор повар Маль-шуков. Он боком, чтобы случайно не раздвинуть плечами второй ярус, подошел к изголовью — и жестким взмахом руки сдернул простыню. Гараев рванулся — и привстал на локти: в упор смотрели на него пьяные, суровые глаза старослужащего.
— Подъем! — коротко сказал ефрейтор.
Григорий сжал зубы и в одних кальсонах сполз в сапоги, сбросил портянки на форму. Казалось, что казарма спит.
— Иди за мной! — приказал Мальшуков.
И они вышли в коридор, в дальнем конце которого сразу стал по стойке «смирно» дневальный из «молодых».
Ефрейтор погрозил ему, качнув в воздухе большим пальцем. Затем ребром ладони саданул дверь справа — и вошел туда. Не глядя, пошарил рукой слева, включил свет. Это был класс для тактико-специальной подготовки. На стенах висели цветные плакаты со схемами ограждений зоны и электронных средств охраны.
Ефрейтор жестом посадил Гараева на табурет и с минуту разглядывал его, покачиваясь напротив.
«Если ударит, засвечу ему между ног», — решил Григорий, разнервничавшись до потных ладоней.
— Ты что, в коммунизм веришь? — спросил повар, повел большой головой и, сообразив, достал сигареты из кармана.
«А-а-а, задушевная беседа!» — понял, успокоившись, Григорий.
— Верю, — ответил он тихо.
— Тебя что, еще не били? — снова спросил Мальшуков.
— Нет…
— Да, полы — это маловато, — удивленно протянул он и сел напротив, — а если вдарить тебе по-настоящему, будешь верить?
— Буду…
— А почему? — снова удивился ефрейтор.
— Потому что ненавижу вас, гадов!
— Да-а? А если еще раз?
— Застрелю, — ответил, немного помедлив, Гараев.
