За все лето Степану ни разу не приходилось бывать на другом конце города, где жил Тылюдин, и он не знал, что там делается. А делались там большие дела! Конечно, Степан слышал, что через город Алатырь пройдет на Казань железная дорога, что дорога пройдет по окраине города, что сносят дома, которые мешают, но Степан никак не ожидал, что именно таким домом и будет дом Тылюдина. Он спустился с горы но привычной тропинке, по которой зимой бегал за калачом, и, к своему удивлению, увидел лишь земляные бугорки и ямы, где раньше стояли дома. Здесь теперь проходила ровная насыпь, приготовленная под укладку железнодорожного полотна. От дома Тылюдина не было и помину. Степан постоял немного у насыпи и медленно побрел обратно в гору. А вот дом калашника, его не тронули, он не помешал. И Степану пришла мысль зайти к нему и спросить, куда перенес свой дом Тылюдин. Степан поднялся на крыльцо и постучал, ожидая услышать басовитый голос: «А, пришел эрзя — тронуть нельзя». Но вместо калашника дверь отворила толстая женщина с широким, как белый калабан, лицом, оглядела Степана сонными глазками. Когда Степан объяснил, что ему надо, она таким же сонным ленивым голосом проворчала:
— Отсюда все свои дома ставят на Нижегородской. Может, и он там ставит. — И закрыла дверь.
Должно быть, это и есть жена калашника, думал Степан, бредя на Нижегородскую улицу. Странно, — ему было жалко отчего-то; что теперь по утрам он уже не будет бегать сюда за калачами, не услышит никогда басовитого, доброго, хлебного голоса. Но подобные первые потери в человеческой жизни не осознаются еще так остро, им не придается значения в надежде, что дальше все будет лучше, интересней, что это еще и вернется: ранние морозные утра, первый уголек зари, хруст снега под быстрыми молодыми ногами...
Крайние дома Нижегородской улицы тоже были под самой горой, но стояли редко, и новые поселенцы застраивали эти пустыри между домами. Дом Тылюдина стоял еще без крыши, но работа кипела, стучали топоры, звенели пилы, и сам Тылюдин вертелся среди плотников, придирчиво наблюдая за их работой. Степана он встретил с улыбкой.
— Помогать пришел? Это хорошо, молодец. А рисовать, брат, будем зимой, не раньше рождества. Хорошо, если до рождества войдем в дом... — И убежал, крича: — Мох ровней, ровней клади!..
Степан постоял, поглядел на груду зеленого железа, которое когда-то было крышей, и побрел прочь. Никто не окликнул его, не остановил.
