— Сим, ты, что ли?
— Ой, Петь... — остолбенела Сима. — Какой-то чужой стал...
— Сима, руби канаты! — выкрикнул странную фразу Колышев и, крепко обхватив ее, поцеловал в щеку. От него пахло вином, табачным дымом, меховой воротник куртки сохранил запахи общего вагона. Потершись колючим подбородком о ее щеку, неумело ткнувшись в край теплых девичьих губ, Петр разомкнул объятия.
— Ну, ты стала... не узнать...
— Да и я тебя не узнала. Все смотрела на солдат...
— Так это ж я перед дембелем прибарахлился. Батя деньжат подкинул, а у нас там этого добра хватает. Хорошая куртка, а? — Колышев говорил, восторженно осматривая рукава куртки, он даже хотел раздеться; чтобы показать внутренний мех.
— Хорошая! — упредила его Сима. — Очень тебе к лицу.
Петр распахнулся.
— Ну, так куда теперь мы? — сдвинул набекрень шапку.
— Поедем к нам...— неуверенно пригласила Сима.
— Знаешь, солдат приучен к режиму, время обеденное. Ресторан у вас тут имеется?
— В городе, в центре.
— Ну, так руби канаты, Сим! Поехали в город.
— А здесь недалеко, пешком можно. — Сима поправила платок, виновато опустила глаза. — Петь, я никак не пойму твоего выражения «руби канаты».
— Это поговорка такая, понимаешь. Слово-паразит, у нас к этой фразе многие привыкли. Я и не замечаю.
По прохожей части асфальта шел дюжий человек и из большого ведра посевал горстями желтый песок, он осанисто держал голову, не обращая внимания на прохожих.
— Истукан какой-то, — заметил Петр. — Эдак и в глаза швырнет.
— А ты посторонись, он же работает. — Сима с почтением обошла дюжего человека. Колышев, хмыкнув, последовал за ней.
В ресторане вместе с одеждой сдали в раздевалку небольшой, сверкающий никелированными углами и застежками чемодан, причесались перед пожелтевшим зеркалом.
— Усекла? — спросил Петр.
— Что я должна усечь?
— Какой у куртки мех.
— Усекла, красивый. Тебе, наверно, тепло в ней.
— Как в духовке.
Сима пожалела еще раз о забытой кофте и, накинув на плечи платок, прошла вслед за Колышевым в зал.
В зале, несмотря на дневное время, почти все столы были заняты. Петр водил глазами в поисках места.
— Садитесь сюда, солдат, я сейчас ухожу, — пригласил какой-то толстяк. Он тут же расплатился с официанткой и ушел.
После опрокинутой стопки Колышев заговорил:
— Просто не верится, что отслужил. Свободный человек, куда вздумал, туда и подался. Ешь, чего сидишь. Письмо твое получил после приказа о дембеле. Хорошо, что написала. — Серые глаза его блестели, он широко улыбался, обнажая торчащие вперед верхние зубы.
