Пока десятник говорил, Антон Поликарпович успел натянуть жесткий брезентовый пиджак, повесил тяжелую, как гиря, лампу.
На-гора они поднимались вместе. По пути десятник говорил о трудностях на участке, высказывал предположения, что закроют «Пугачевку».
— Травмы почти ежесменно. Не вовремя открыли пласт. Инженер у нас поспешил. Пока начальник шахты лечился, он и замахнулся на «Пугачевку». Замах рублевый, а удар копеечный...
Антон Поликарпович не вникал в смысл рассказа десятника. Он механически перехватывался рукой от стойки к стойке, перебирал ногами, словно лез по круто стоящей лестнице, и думал о том, хватит ли ему сил помыться и дойти до дому.
Когда засветился над головой квадратный выход ходка, засинел клочок неба, Поликушин успокоился.
На поверхности он снял с шеи лампу, глубоко вздохнул, опустился на траву. Перед глазами все шло кругом, стучало в висках, сладковатая слюна наполнила рот.
— Ты переведи дух, а я подамся. На наряд надо успеть, — десятник развязал веревки, которыми крепил к ногам и поясу раздвоенный кусок автопокрышки и пошел, хлопая им, словно бортом самосвала.
«Надо себе сделать такой, а то в два счета штаны протру», — подумал Поликушин.
— Ты это, если ослаб, не выходи завтра! — крикнул ему десятник. — Я разделю работу на две упряжки.
В бане Антон Поликарпович взял чистую одежду и, не задерживаясь в раздевалке, направился в душевую.
— Поторопись, скоро горячей воды не будет, — предупредил его слесарь.
От мыла, которое расползалось по мочалке, резало глаза, жгло рубцы покрасневших ран.
Высокий человек протянул Поликушину мочалку и подставил длинную узкую спину:
— Подрай.
Антон Поликарпович потер спину, смыл черную, как деготь грязь, и человек с таким же старанием вымыл ему.
На улице Поликушин постоял немного, прищурив глаза от яркого света, улавливая в теплом воздухе приятный запах акации, посмотрел на черноствольные деревья, мелкие листья которых зеленели среди белых цветов, будто припорошенные снегом.
На одном дереве примостились ребятишки, набивая за пазуху акацию. Среди ребят были и его дети.
Они заметили отца, торопливо спустились с дерева.
— Пап, а мамка сварила суп из крупы и картошки, — сообщил младший. — Оладушков напекла.
— Вот и хорошо, пошли обедать.
— Да мы уже... мы акации наелись, — младший опустил глаза. — Мамка велела, чтоб мы погуляли, пока ты пообедаешь: ты при нас мало ешь.
Старший отпустил младшему затрещину:
— Трепло!
