Антон Поликарпович помнил, если пласт остынет, уголь станет крепким, как скала, и его придется «разогревать» снова.
Перевязав отбойный молоток выше, он почувствовал боль в груди. «Молотком набило», — отметил Поликушин. Приподнявшись выше, надавил на ручку молотка не грудью, а животом.
Теперь отдача была мягче, да и лицо не так крошкой секло.
Работал Антон Поликарпович с напряженной внимательностью, зная, что если случится беда, помочь некому — один в лаве.
Давление воздуха в шланге усилилось, молоток зверел от малейшего нажима, но Поликушин чуть дотрагивался пикой до угля, откалывал небольшие куски.
«Подогрев» пласт, хладнокровно следил за паузами между выделением метана, если выделение усиливалось, останавливался. Наконец он поймал ритм в работе и запомнил его. Инстинктивно пробуждалось в нем все, что он знал о шахте, о газовых пластах.
Согнав полоску, Поликушин зачищал куток — верхнюю часть уступа. Пласт в этом месте бил от малейшего прикосновения пики. Несколько раз угольная крошка попадала в рот. Отплевываясь, Антон Поликарпович из последних сил доделывал работу.
— Забойщик! Эй, забойщик! — сквозь буханье и стук отбойного молотка услышал чей-то голос Поликушин.
Снизу подлез десятник принимать работу.
— Ну и стрельбу ты поднял, словно под Сталинградом, — он приблизился вплотную, посветил на пласт. — Однако сделал ты больше всех... — посветил еще раз вдоль пласта, добавил: — Много, брат, сделал для первого выхода. Теперь заболеешь, все тело будет ныть, будто тебя дубинками отходили. — Помолчав, добавил: — А в нижних уступах дела ни к черту. Плохо работают ребята. Не успеваем уходить от завала, он уже по третьей крепи. Если крепь не усилить, завалит лаву, — десятник помолчал.
Антон Поликарпович поправил здоровой рукой каску, ладонью, похожей на черную лопату, провел по лицу, смешав с пылью капли горячего пота. Попросил десятника:
— Подай-ка, сержант, стойку.
Тот посмотрел в черное, осунувшееся от усталости лицо забойщика, на жидкие прямые волосы, которые выбились из-под каски и, прилипнув к угольной коже лба, белели паутинным налетом.
Не говоря ни слова, протянул Антону о флягу с водой. И пока забойщик утолял жажду, десятник сам забил стойку в крепь.
— Завтра можешь не выходить, — сказал он хрипловато, — с прогулами сейчас строго, один-два и‚ под суд... Ты спокойно отдыхай, на нашем участке льготы. Нарушаем, но только за счет таких поблажек придерживаем людей.
